— Рыбаки сказали, что умерший был старше меня по возрасту. На буксирном пароходе «Ладога», когда мы выходили из Ревеля на Петроград, был только один человек старше меня, это — капитан. Я предполагаю, что нас вдвоем с ним и отбросило взрывной волной. Я вышел на палубу, а он стоял за штурвалом на открытом мостике. Остальные находились внизу, кто на вахте, кто отдыхал. Увы, все ушли на дно вместе с судном. Фамилию человека, который был капитаном «Ладоги», можно узнать в Петрограде, чтобы могила не была безымянной.
— Но мы же не знаем точно, он это или нет. Вдруг какими-то судьбами здесь покоится не капитан, а кто-то другой, что тогда? Пусть уж эта могила остается безымянной и символически упокоит весь экипаж несчастного парохода.
— Может быть, вы и правы…
— Илья Иванович, на могиле лежит морская фуражка. Буквы, написанные на внутренней стороне, напоминают вашу фамилию.
Стрельцов поднял головной убор и сказал:
— Здесь написано «…ЬЦОВЪ». Это мог быть некий Жильцов, Сельцов или еще кто-то. Я свою фуражку не подписывал, так что эта — точно не моя. Моя фуражка вместе с шинелью, вещами и документами лежит в каюте «Ладоги» на дне Финского залива. Ладно, пойдемте с этого печального места, вам пора домой возвращаться.
Потянулись дни вынужденной изоляции Ильи Ивановича. В замкнутом мирке на острове он помогал хозяевам, понемногу рыбачил для развлечения, копался в огороде, а в остальное время читал прессу, которую ему раз в месяц привозил из города сын хозяина. Всем знакомым он запретил появляться на острове, чтобы случайно не притащить за собой «хвост». В том, что немцы могут установить слежку за теми, кто знаком с полковником Стрельцовым, сомнений не возникало.
День шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем… И была надежда пережить период вынужденного одиночества, до конца которого, по его прикидкам, осталось не так уж много: Германская империя быстро скатывалась к экономическому краху и военной капитуляции. Стало быть, оккупационные войска скоро потянутся с захваченных иноземных территорий назад, в свой Фатерланд. Тогда можно будет перейти на легальное положение.
Но случилась другая беда: Стрельцов вдруг начал терять зрение. Сначала он думал, что ему трудно читать в слабо освещенном помещении, потом оказалось, что и на солнечном свету буквы становятся неразличимы, а далее сложилось так, что он с трудом мог видеть лишь чьи-то темные силуэты перед собой. Приехавших на остров Кристину Тамм и Альбину Илонен полковник смог опознать только по голосам. Радость от привезенной ими новости о том, что германские части готовятся покинуть Финляндию, была омрачена печальным положением дел со здоровьем Ильи Ивановича.
