Пару раз Егорыча пытались выжить конкуренты, но он стойко отбил все их атаки, наняв для этой цели Драконовых опричников. Это-то меня и встревожило, когда хитрый глаз Егорыча, навылет пробив нехитрую маскировку, загорелся узнавающим огоньком.
— Ты чего задами швендаешься? — ехидно поинтересовался он. — Набедокурил, что ли?
— Иван Егорыч, ты меня не видел, — не стал я вдаваться в пояснения, — не было меня, понял?
— Понял, знамо дело, только смотри, парень, тобой тут второй день интересуются!
— Кто? — разом пересохло у меня в горле, хотя иного глупо было ожидать.
— Хрен их ведает, то одни, то другие. Штатские, — Егорыч определял, видно, этим словом всех оперов без исключения.
Я поблагодарил деда за предупреждение и двинулся, обходя оживленные аллеи, в сторону колумбария.
По случаю субботы и отличной погоды народу на кладбище было полно. Возле могилы Сергея Есенина стояла толпа поклонников, внимая хорошо поставленному голосу какого-то двухметрового дяди, проникновенно читавшего отрывок из «Анны Снегиной». Гиганта сменил поэт-шизофреник Леша, регулярно набегавший сюда на несколько минут из пивной, чтобы порадовать публику чтением своих и есенинских строк.
Я приостановился, надеясь услышать что-нибудь новенькое. Леша, как всегда, не обманул ожиданий. Прокашлявшись, он взмахнул рукавом своего рабочего халата и начал:
Серега, хватит спать, воскресни,
Покинь постылый мрачный гроб
И покажи всей Красной Пресне
Свой гордый величавый лоб…
Толпа зашумела, пережевывая услышанное, а я поспешил дальше. Сашка, по моим прикидкам, уже должен был ждать меня за колумбарием. Позади затухали бессмертные Лешины вирши:
Зайдешь ко мне на кружку пива,
Раздавим водки пузырек.
И ты споешь о русских нивах
Еще десяток нежных строк…
Обогнув белый мраморный куб колумбария, я тотчас увидел Сашку. Одной рукой он бережно прижимал к груди огромный букет белоснежных пионов, другая сжимала за горлышко большую бутылку «Московской» из тех, что мы зацепили в «Березке». Сунув водку мне, он повернулся и двинулся вдоль ниш с прахом кремированных к могиле своего друга.
Серая гранитная плита скромно укрывалась среди таких же стандартных надгробий, выделяясь, пожалуй, только молодым задорно улыбающимся лицом на вдавленном в гранит медальоне и золотистой надписью «Погиб, исполняя служебный долг».
— Вот суки, не разрешают даже на памятниках правду писать, — зло втянул Сашка воздух. — Все им должны, а они кому?
— Ты у своего папы спроси. Не вчера ж родился, сам все понимаешь. Видишь, — кивнул я на могилу неподалеку. — Цвигуна, Ленькиного шурина, и то, как кота помойного закопали. А ведь первый заместитель Андропова был, генерал КГБ, член ЦК. Даже на Новодевичьем места не дали, о Красной площади базара нет.
