Закрыв ее, он увидел перед собой голый мужской зад.
Зад был пухлый, белый и в пятнах. Словно полная луна, которую отлупили палкой.
Джимми попал в мужскую раздевалку! На счастье, его неожиданный заскок сюда был заглушен шумом воды, падающей на плиточный пол душевой кабинки. Джимми метнулся за вешалки, а зад, вкупе с мужчиной, которому он принадлежал, скрылся в душе. К счастью, кроме этого голого Пухлозадого в раздевалке никого не было. Когда Пухлозадый начал тихонько напевать что-то, вроде бы по-японски, и его заволокло облаками пара, Джимми выскочил из укрытия и схватил его красный комбинезон. Приложив его к себе, Джимми убедился, что хоть рукава и брюки ему длинноваты, их можно завернуть, значит, костюм подойдет. Он быстро переоделся, схватил с крюка бейсболку и швырнул свою уже несколько пахучую школьную форму в мусорный ящик. Убедившись, что бейсболка хорошенько надвинута на лицо, Джимми вышел из раздевалки в коридор. Сначала он продвигался вперед робко, боясь, что его опознают, но скоро понял, что никто не обращает на него внимания. Принимают за своего!
Ну, теперь добывать еду!
Двери столовой были открыты. Поскольку основная часть завтракающих уже схлынула, у длинной стойки буфета виднелось только несколько человек из команды, жующих или выбирающих себе еду. Джимми решительно подошел к стойке с горячими блюдами, взял тарелку и начал накладывать все, что видел. Он был до того голоден, что ему хотелось зарыться в омлет лицом, но приходилось придерживаться заранее намеченного плана: запастись едой, потом подняться в пассажирские каюты, а там уж в относительной безопасности вволю наслаждаться раздобытыми яствами.
Когда на тарелку уже больше ничего не помещалось, Джимми повернулся к дверям. Но дорогу ему загородил разгневанный шеф-повар. На лбу у него вздулись жилы, и он выкрикивал что-то непонятное. Джимми пожал плечами и попытался обогнуть его, но тот не сдвинулся с места.
— Если хочешь, могу перевести, — произнес голос позади. — Он говорит, что нельзя выносить еду из столовой.
Джимми оглянулся. Это сказал старый дядька, по крайней мере, он выглядел не моложе его деда, наверно, ему было лет шестьдесят. Он сидел за одним из длинных столов.
— Я бы на твоем месте повернул назад, этот Педроза бешеный, как сто быков. Как раз сегодня утром он полоснул ножом парня, уронившего на ковер яйцо.
Глаза Педрозы горели огнем.
Джимми попятился.
— Садись-ка лучше со мной, Джимми.
Джимми обомлел.
