Евгения Михайловна ошиблась. День отъезда настал не скоро. В долгом ожидании прошел февраль, кончился март, а Игнатьевы всё жили в степном заволжском селе.
Стало тепло. Продуваемая ветрами степь быстро сохла. Шурка вопросительно поглядывал на мать, а Вовка нетерпеливо все спрашивал:
— Мам, ну когда же домой мы поедем? Говорила скоро…
— Потерпите еще немного, дети.
…Однажды, в первых числах апреля, к Игнатьевым прибежал Мишка Зюзин.
— Здравствуйте! — крикнул он, чуть ли не с порога. — Мы едем домой!
— На чем поедете? — поинтересовался Шурка.
— На машине. На попутной. Должна сейчас подойти. Мы уже вещи собрали. Ну, я побежал.
— Подожди! — остановил его Вовка. — Я с тобой пойду. Провожу.
Шурка тоже пошел смотреть, как будут уезжать Зюзины.
— Папа прислал с машиной посылку и письмо, — рассказывал Мишка дорогой. — Он теперь будет работать в Сталинграде, в каком-то продснабе. Хлеба белого прислал. Ну, знаете, какой до войны был? Вкусный-вкусный! Он написал, что наш дом сгорел. Жить пока будем не в самом Сталинграде, а в Бекетовке.
Около дома Зюзиных стояла полуторка. В кузове Мишкина мать, узлы и чемоданы.
— И где тебя нечистая носит? — закричала она, увидев сына. — Когда ты слушаться будешь? Ехать нужно, а он с дружками разгуливает.
Мишка стоял, виновато понурив голову, молчал. Шурка и Вовка спрятались за заляпанный, грязный радиатор машины. Зюзина продолжала бушевать:
— Чего ты этих оборванцев сюда привел? Сопрут еще что-нибудь!
Шурка вспыхнул и, сжав кулаки, вышел из-за радиатора.
— Мы не оборванцы и не воры, — сказал он, глядя прямо в недобрые глаза Зюзиной.
У Вовки от обидных слов выступили на глазах слезы, он дрожащим голоском проговорил:
— Вы злая и нехорошая…
— Пойдем, — сказал Шурка, беря за руку брата.
— Вот-вот, проваливайте отсюдова. Ишь, какие обидчивые. «Злая и нехорошая», — сгримасничала она. — Вот догоню щас, уши надеру!
— А пальто у меня не хуже, чем у Мишки, — сказал Вовка, оглядываясь на дом Зюзиных.
Шурка покосился на свой потертый ватник, вздохнул и ничего не сказал.
Огорченные пришли братья домой, сели за уроки. Вовка написал несколько предложений, закрыл тетрадь и заявил:
— Я больше ничего не хочу делать.
— Ты маме не говори…
— Ладно. Только хотел спросить у мамы, почему такая вредная у Мишки мать. Ведь вот наша мама совсем не такая. Она никогда не ругала Мишку. Вот почему, а?
Шурка задумался: «И правда, почему она такая? Все хорошие: папа, мама, тетя Поля, красноармейцы в госпитале, а она такая злая?». Он пожал плечами:
