Человек медленно развернулся, раскрывая в объятиях руки, улыбаясь отвратительнейшей из улыбок, обнажавшей десна. Тот был похож на него, за исключением нескольких черт: лицо чересчур худое, волосы длинные и спутаны, костюм выглядел так, будто нашёл на помойке.
— Мы знакомы? — Швед никак не мог понять, где мог видеть его раньше.
— О, да и очень давно. Мы были вместе с самого твоего рождения, мой дорогой. Забавно даже. Ты забыл не только всё, что знал, но ещё и кто ты есть. Игры со временем и изменение реальности расплавили, и без того, скудные мозги. Как далеко ты готов был зайти?
— Я не понимаю. Что ты такое? — изо всех сил сдавил голову ладонями.
«Я в коме? Или стал шизофреником, и меня держат в подвале, привязанным к стулу, чтобы случайно никому не навредил?».
— Я твоё высшее «Я»! Я и есть ты! Я был тобой всегда на протяжении многих тысячелетий и миллионов земных жизней! Я направлял тебя! Я слушал твои молитвы, и приносил дары Богам от твоего имени! Я жил всё это время в двух мирах: в тебе и на ментальном уровне. Так сказать на высшем уровне тебя! И ты умудрился подвергнуть нас такому! Ты истязал себя своими же силами! Если бы ты хоть раз прислушался ко мне! Я смог бы помочь! Но ты упрямый себялюбец! Жертва!
— Не думал, что выгляжу так дерьмово на ментальном уровне, — тихо сказал он, игнорируя разгневанного человека, и силясь понять: «Не шутка ли это?».
Человек противно расхохотался, но глаза выдавали настоящие чувства: злость и отчаяние. Он вновь развёл в стороны костлявые руки.
— У меня было столько обличий за нашу долгую жизнь! Но это худшее, что ты выбрал для меня!
И он начал меняться. Взору представали разные люди: сильные мужчины в мехах, с перьями в длинных волосах; женщины невиданной красоты; некоторые из них были обнажены; дети различных возрастов и цвета кожи; какой-то солдат в старой, потрёпанной униформе. И напоследок он сам. Вначале сильный и стойкий, с глубоким, серым взглядом. Быстро превратился в тусклого, тощего и омерзительного человека. «Так вот, значит, как я сейчас выгляжу». Швед понял, что плачет, жалея себя. Рыдания спазмами вырывались из горла. Вдруг вспомнил главное, что не мог — её лицо: прекрасное и нежное. Вьющиеся до пояса волосы, улыбку, растопившую сердце, смех, возрождающий к жизни, слёзы, за которые готов был убить. И младенца на её руках, быстро растущего и ставшего красивой девушкой с его скулами, светлыми волосами и глубокими, серыми глазами. Быстрым шагом преодолел комнату и крепко, из оставшихся сил, обнял самого себя. Плакал словно дитя, баюкая и гладя себя по скатавшимся в колтуны волосам, сильно прижимал тощее, бледное тело и шептал: «Прости меня. За всё, что я натворил! Я бы так хотел повернуть время вспять. Прости». Образ из настоящего погладил его по спине: «Теперь ты готов, друг мой. Теперь ты готов». Швед не знал что нужно делать, но каким-то образом осознание пришло само собой и сложилось в разуме. Он светился ярче полуденного солнца, и тот светился в ответ. Они шагнули друг другу навстречу и слились в одно целое, оставив после себя мерцающие пылинки, наполнившие комнату, и вскоре совсем растворившиеся. Ещё никогда не чувствовал себя таким цельным, как сейчас. Сосредоточившись, подумал о жене и дочке, об отце, о долге перед людьми, и глаза в реальности распахнулись. Тяжело дыша, и хватая ртом воздух, словно не дышал много лет, вскочил на кровати. Мила, уснувшая на стуле, охнула, пробудившись, и ещё минуту не могла поверить в происходящее. Как только смогла выйти из ступора, крепко его обняла, сотрясаясь от долгих рыданий. Отец тут же ворвался в комнату.
