— Прошу минуту обождать, — сказал подполковник в приемной. Он вошел в широкие и необычайно высокие двери, осторожно закрыв их за собой.
Прошло несколько мучительных минут, и подполковник вышел. И показал рукой в кабинет:
— Прошу.
Впустив арестанта, Горемыкин остался за дверью.
Генерал-аншеф сидел за столом в мундире, даже в ленте через плечо. Сидел он, откинувшись на высокую спинку кресла, но пригнув голову, отчего упиравшийся в грудь подбородок оказывался двойным, хотя лицо графа еще не ожирело за минувшие годы, а только плотно потолстело. Брюс долго и пристально смотрел на арестанта исподлобья. Потом подался к столу, облокотился на него и сомкнул руки.
— Давно я вас не видел, коллежский советник, — сказал он. — Ведете, значит, скрытный образ жизни?
— Скрытный? — сказал Радищев. — Отчего же скрытный? Самый обыкновенный. Днями всегда в порту, а вечерами в семье.
— А когда же писали книгу?
— Ночами.
— Возьмите кресло, присядьте. Сюда, сюда, поближе. Вот так. Теперь побеседуем. Понимаете ли вы, что ваша книга не может быть терпима?
— Да, я понял, что она нехороша, и сжег все экземпляры.
— Сожгли? Сие чистая правда?
— Да, это может подтвердить мой слуга, который жег.
— Сжечь, конечно, ее следовало, но лучше бы совсем не писать. Она, как я уведомлен, наполнена дерзновенными выражениями и влечет за собой неповиновение властям и расстройство в обществе.
Радищев молчал. Он давно уже решил, как единоборствовать со следователями. Надобно сперва хорошенько выслушать противника, понять, что он знает и чего хочет, а потом уж отбиваться, опровергать, отрицать или признаваться. Да, то, от чего никак невозможно отказаться, необходимо признавать, иначе запутаешься и потерпишь полное поражение.
— Книга вызвала возмущение и негодование при дворе, — продолжал граф. — Государыне угодно, чтобы вас взяли под стражу и подвергли следствию. Ваша жизнь отныне в руках правосудия. Кара неизбежна. Вот к чему приводят дерзкие помышления. А вы, сударь, открыли ведь блистательную карьеру. Покровительство вашего президента дало вам широкую дорогу. Правда, оно же, надобно полагать, и погубило вас. Граф Александр Романович слишком много позволяет своим подчиненным. Не ушли бы вы от меня — глядишь, беду-то и миновали бы. Скажите, что вас заставило тогда, в Москве, подать в отставку?
— Предстоящая свадьба. Я тогда задумал жениться и полностью уйти в семейную жизнь.
— А может быть, вы не хотели расследовать дела мятежников? Мы тогда намерены были послать вас на Волгу. Может быть, вы почуяли это и поскорее подали прошение? А?
