И что же происходит? – говорит Пэдди.
Я только что пересказал весь сюжет, – говорит он.
Гмм, – говорит Пэдди.
Лето кончается, – говорит он. – Они так и не познакомились. Лошади, шляпки клош и маленькие жилеты, высокая трава, цветы, луга с коровами, коровы с колокольчиками на шеях. Костюмная драма.
Она качает головой.
Но Терп, – говорит она. – Катастрофа. Можно как-нибудь отмазаться?
Он выставляет манжету своей рубашки, чтобы Пэдди увидела, как та обтрепалась. Потом выставляет манжету на другой кисти, тоже обтрепанную.
Хоть какой-нибудь сценарий видел? – спрашивает она.
Видел, – говорит он.
Террористки есть? – спрашивает она.
Оба смеются. В прошлом году они посмотрели вдвоем полный комплект айплеер-дисков «Национального доверия» – последней теледрамы Мартина Терпа, получившей восторженные отзывы во всех СМИ. Пять нашпигованных взрывами серий, от которых сердце екает в груди: полиция и сотрудники разведки расправляются с группой исламских террористок, что забаррикадировались с поясами смертниц в старинном особняке на севере страны, взяв в заложники нескольких граждан и новоиспеченного гида по исторической Англии.
Я пришел, чтобы сказать тебе, Пэдди: террористки – это не самое страшное, – говорит Ричард.
Он рассказывает, что Мартин Терп уже сдал серию черновых сексуальных сцен, от которых люди из британской телекомпании, изначально заказавшей экранизацию, и люди из крупной дистрибьюторской интернет-компании, в основном спонсирующей фильм, пришли в полный восторг.
Сексуальные сцены? – переспрашивает Пэдди.
Он кивает.
Между Кэтрин Мэнсфилд и Райнером Мария Рильке? – переспрашивает она. – В каком, ты сказал, 22-м, что ли, году?
У него в башне, у нее в номере, в разных кроватях отеля, включая кровать ее подруги, чтоб лесбиянкам тоже было интересно, – подожди, я еще не закончил, – в садах отеля, в маленьком гроте, где обычно играет струнный квартет, в коридоре отеля, закутавшись в штору за цветочным горшком, и в бильярдной отеля на бильярдном столе: шары закатываются во все лузы. Комедийный трах.
Пэдди хохочет.
Я смеюсь не над комедийным трахом, – говорит она. – Ведь это не просто смехотворно, а еще и неправдоподобно. Во-первых, к 1922 году у Мэнсфилд уже был запущенный туберкулез. Она умерла от него в начале 1923-го.
Знаю, – говорит он. – Из-за ее запущенного туберкулеза у меня уже болит вот здесь.
Он берет ее худющую руку и кладет себе на грудь. Она улыбается ему, поднимает бровь.
Рыба плещет в воде, Дубльтык.
