С этого времени категория «контрреволюционные преступления» приобрела в Уголовном кодексе иное толкование, нежели в эпоху революции. Один из сотрудников Главной военной прокуратуры В. А. Викторов, проявивший чрезвычайную активность при реабилитации жертв сталинских политических репрессий, начатой Никитой Хрущевым, критически описывал террористические тенденции и практики «сталинизма». Одной из первых он подчеркнул негативную роль «поправок», введенных «с далеко идущими последствиями» в Уголовный кодекс страны в 1926 г., несмотря на энергичный протест «в самых разных кругах»[1-31].
Первоначально новая статья УК, касавшаяся «контрреволюционных преступлений», предусматривала, что карательные меры осуществляются лишь при наличии неопровержимых доказательств «намерения, сопровождаемого действием». Однако нечеткие формулировки самого Уголовного кодекса в сочетании с ловкими манипуляциями сталинского ГПУ способствовали манипулированию законом - аресты и допросы нередко проходили без санкций прокуроров, призванных следить за соблюдением законности. Поправки, внесенные в Уголовный кодекс, а также новые права, предоставленные ГПУ правительством, давали возможность преследовать и наказывать людей без наличия ясных доказательств их вины - то есть без «преступника», на самом деле совершившего преступление. Следствие больше не должно было заниматься поисками доказательств «намерений, сопровождающихся действием».
Анализ, произведенный Викторовым, показывал, что именно это и открыло путь для «законности» массовых репрессий 1930-х гг., когда единственным востребованным доказательством стало само обвинение. Сколь бы странно это ни звучало, но виновность априори признавалась до вынесения вердикта.
Комбинация этого псевдозаконного манипулирования Кодексом и «синдрома ереси» привела к сюрреалистической ситуации, когда потенциально виновными оказались все граждане, которые в любой момент, произвольно, могли подвергнуться репрессии. Парадоксально, но этот юридический абсурд, облаченный в туманную терминологию, в скором времени оказался орудием борьбы не только с противниками режима, но и с самой партией, именем которой, как предполагалось, проводились операции «чистки». Члены партии и большой контингент ее бывших членов стали мишенью «охоты за ведьмами» именно тогда, когда никакой серьезной оппозиции Сталину не наблюдалось - если не принимать за оппозицию тех, кто по собственной воле покинул партийные ряды, или жалобы и критику, исходившие от партийцев разного ранга.
