Перепись 1939 г. оценила число «занятых интеллектуальным трудом» людей в 13 821 452 человека. Анализ образовательного уровня в каждом секторе занятости снижает эту цифру примерно до 5 миллионов (по самой точной оценке - 4 970 536 человек). Но и это число включает в себя каждого, кто имел хотя бы минимум среднего образования. Большинство из «занятых» занимали посты, требующие специального, даже высшего образования, которого у них не было. Следовательно, они являлись просто практиками, самой массовой социальной категорией тех лет. Это положение в большой степени сохранялось и после войны. С подобным мы столкнемся и после смерти Сталина, хотя к тому времени картина начинала меняться.
Итак, за годы между двумя переписями в советском обществе возникли весьма широкие слои малообразованных служащих - торговых работников, кассиров, телеграфистов, - труд которых оплачивался выше (иногда значительно), чем труд рабочих. В 1940 г. средняя ежемесячная зарплата рабочего фабрики или завода составляла 30,7 рубля, в то время как служащий в учреждении получал 53,5 рубля. То же самое имело место по отношению к инженерам и техникам (ИТР). Но работник учреждения все же получал больше. Поэтому можно сказать, что даже низшая квалификация или простое умение читать и считать было великим преимуществом на фоне громадного трудового контингента, способного выполнять лишь черную работу, и еще более обширного сельского населения, которое было еще менее грамотным, чем городские рабочие. Но даже в этой категории образование так называемых интеллектуалов редко превосходило семь классов школы[1-24].
Данные о денежном преимуществе служащих учреждений, завышенные цифры численности так называемой интеллигенции свидетельствуют об одном - страна имела чрезвычайно невысокую стартовую позицию. Низкий образовательный уровень не означал социальной уравниловки, особенно в бюрократических учреждениях. Здесь социальная дифференциация набирала обороты, и люди остро ощущали это на себе. Когда жизненные стандарты низки, даже сравнительно небольшие преимущества возбуждают среди «отверженных» слезливое чувство несправедливости. Так же, как в среде «допущенных к благам», они порождают солидарность и, одновременно, неприязнь к тем, кому эти блага недоступны. Для бедняка даже кусок хлеба может стать вопросом жизни или смерти - эта истина стара как мир.
Социальный слой, получивший название служащих, в свою очередь был далек от однородности. Фактически он представлял собой «не смешиваемые жидкости» - социальную реальность, включавшую в себя как «специалистов», так и иерархию официоза любого ранга всех сфер жизни, постоянно и резко выявлявшего собственную значимость. Они обладали привилегиями и значительной властью. В повседневной жизни неравенство, растущее внутри правящего слоя, рано или поздно должно было проявить себя, особенно вследствие того, что еще к середине 1920-х и в начале 1930-х гг. мощная и устойчивая тенденция его роста стала осознанной мотивированной политикой контроля над обществом.
