Доступные сегодня документальные свидетельства указывают, что Сталин никогда не забывал и не прощал критики в свой адрес. Взять хотя бы дело Николая Бухарина. Его, казалось, простили и назначили главным редактором газеты «Известия». Он продолжал дружески переписываться со Сталиным и считал возможным публиковать любые мнения по поводу индустриализации, коллективизации и НЭПа, зачастую давая аналитические оценки, отличные от официальных установок. Например, делал упор на тот факт, что высокий темп инвестиций в тяжелую промышленность чреват пагубными экономическими последствиями, в то время как другие, на первый взгляд, менее многообещающие альтернативы могли бы позволить их избежать.
Можно сказать, что в 1928 г. Бухарин увидел Сталина таким, каким тот был на самом деле, но в 1934-м вновь начал играть с огнем, быть может, действительно поверив, что временное затишье означает желание Сталина исправить негативные последствия, на которые указывал Бухарин, за что и пострадал.
Возможно, Бухарин искренне считал, что «новая сталинская линия» узаконивает его оппозицию Сталину (1928— 1929 гг.)
Более того, возможные предположения Бухарина действительно соответствовали тому, как сам Сталин оценивал ситуацию. Но Бухарин не подозревал, что ему готовят ловушку. С одной стороны, Сталин поощрял других выступать в печати против Бухарина[1-18], с другой - распространял о нем в Политбюро ядовитые замечания, но тщательно скрывал, что на самом деле думает об этом человеке.
Наслаждаясь игрой, Сталин был абсолютно убежден, что каждый, включая его нынешнее окружение, был либо им когда-то «обижен», либо входил в различные оппозиционные фракции, либо говорил о нем пренебрежительно, либо, наконец, просто хорошо отзывался о Троцком. Все это отпечатывалось в его недоброй памяти. Что касается дела Бухарина, нельзя исключать, что именно его речь на съезде писателей и произведенное ею впечатление вызвали негодование Сталина.
Поэтому, кто бы ни был ответственным за убийство Кирова, ясно, что Сталин был к тому времени готовым в одночасье поменять «свою» линию и написать главу под названием «сталинизм» - самую кровавую и раскрывающую его истинную суть. Мысль о том, чтобы руководить страной «по-своему», уже созрела в его голове и готова была стать реальностью. Интерлюдия явилась ничем иным, как паузой между спазмами. Можно только предполагать, являлись ли подъемы и спады политической напряженности и террора отражением неустойчивости психики Сталина...
