«Надо как-то убедить симбионта, что покидание тела душой это не смерть, а своего рода тяжелое ранение и что следует продолжать поддерживать жизнедеятельность тушки», – подумал Роев.
Это и составляло основную сложность, так как в псионическом плане мозговой червь практически не ощущался и на ментальное программирование не поддавался, что было в общем-то логично, иначе другой псион мог легко отдать приказ симбионту или через симбионта его носителю.
– Нужно выработать ему условный рефлекс, – предложила Эхинацея во время очередного возвращения.
– И как ты себе это представляешь? – спросил Владислав.
– Перед покиданием тела нужно нанести этому телу достаточно серьезное ранение…
– Чтобы симбионт занялся излечением и не обратил внимания на исчезновение души?
– Угу. Ну и чтобы он понял взаимосвязь между излечением ранения и возвращением души.
– В конечном итоге остановка работы сердца будет восприниматься им как ранение…
– Именно. Симбионт будет поддерживать работу сердца, «зная», что душа, в конце концов, вернется.
– Бр-р… – поежился Владислав. – Никогда не понимал мазохистов, а именно этим мне и предстоит заняться, причем в тяжелой форме…
– А никто не говорил, что будет легко.
– Да уж… Что ж, никаких других идей все равно нет, так что придется заняться дрессировкой мозгового червя, – согласился Роев.
Энергозатратные тренировки дико выматывали и удовольствия точно не добавляли, ведь приходилось наносить себе довольно серьезные раны, а Владислав к почитателям садо-мазо никак не относился, но мало-помалу через кровь и боль (заблокировать чувствительность не проблема, но тогда симбионт не воспримет ранение как серьезную угрозу жизни носителю) что-то стало получаться. И чем дальше, тем сильнее был прогресс в дрессировке мозгового червя.
Наконец настал момент, когда больше не требовалось наносить себе увечье. При выходе души из тела симбионт принимался за поддержание жизнедеятельности своего носителя. Это был один из самых непростых периодов жизни Владислава, хуже только операционные вмешательства, когда он был подопытным Эхинацеи, и то не факт.
Находясь вне своей телесной оболочки, Роев исследовал все закоулки корвета, куда в обычном состоянии даже и не подумал бы заглядывать. Более того, не всегда дотягивало ощущение пространства. При этом скорость перемещения из одного конца корабля в другой была практически мгновенной, и не требовались никакие лазейки, душа могла свободно проходить сквозь переборки, что, собственно, и служили ограничителями для пси-техники ощущения пространства.
