– Давай-ка поговорим? – пробормотал он. Я не слышала слов, но словно прочитала их по губам.
Соломинцев не злился, не пытался схватить друга за кофту, как в прошлый раз делал сам Рома, – он лишь легко взял Маркова за запястье, утягивая в коридор. У меня почему-то кольнуло сердце, сразу захотелось написать Катюше. Стас вел себя так мягко, относился так бережно, как делает только настоящий друг, который, даже когда ты виноват, не кинется бить морду.
Я улыбнулась, отворачиваясь, а парень, стащивший имя у моего любимого персонажа, внезапно стал казаться чуточку привлекательней. Интересно, кто в их с Ромой компании больше дорожит дружбой?
Теперь Соломинцев повадился приходить к нам практически каждый день. Он подолгу стоял у рисунка и глотал горячий чай из маленькой прозрачной чашки. Предыдущий стакан, предназначенный специально для Соломинцева, случайно кто-то разбил, а в запасе имелся только вот этот красивый, но чертовски неудобный набор для гостей. И пока Стас любовался моим творением, я порой разглядывала его, подмечая отсутствующие на карикатуре детали: пару родинок у виска, хмурую складку меж бровей… а еще переписывалась в это время с Катюшей и рассуждала о дружбе.
Вот вроде бы Стас гад – разве хорошие парни выдумывают клички малознакомым девушкам? – а другом дорожит, видно невооруженным глазом. И я это не по одному-единственному поступку поняла, просто… стоит Соломинцев, рассматривает пародию на самого себя, а я ведь понимаю, что не из-за автора рисунка любуется, а потому, что Рома карикатуру оценил. Или его так задело сравнение с тряпкой?
Я, как порядочный человек, его не трогала, до-олго не трогала, подавала пример хорошего поведения. Но в один ужасный день почти неделю спустя Стас сам решил «потрогать» меня.
– Эй, Пигалица, а тебе самой-то рисунок нравится? – поинтересовался он, подходя к моему столу и присаживаясь на соседний стул.
В руках была неизменная чашка. Такими темпами скоро при мысли о Соломинцеве я буду вспоминать об очередном Леночкином экзотическом чае. Волосы Стас вновь собрал в хвостик, зато оделся почти нормально: черная рубаха и голубые джинсы. Правда, вид расхристанный. Рукава рубахи закатаны до локтя, несколько верхних пуговиц расстегнуто, а дыры на джинсах огромные. Но к этому я почти привыкла…
Прежде чем ответить, я долго всматривалась в лицо Стаса, стараясь понять, ухмыляется он или улыбается. Так и не придя к выводам, но внутренне кипя от очередной «пигалицы» в свой адрес, я не особо дружелюбно заявила:
