— Сейчас в Екатеринослав к своим, после в сторону Жмеринки. По делу. После белых, знаете, местами плеши образовались — желания много, организации нет.
— Сомневаюсь, крутит головой Салов, — власть на местах…
— При чем власть на местах? — режет недовольно собеседник, — сейчас на борьбу с бандитизмом… словом, например, у меня полномочия…
При новой поверке документов, Салов убеждается, что у глиняной куртки не только полномочия, но и деньги. Едва убедился, как голова заработала в определенном направлении. Ведь в купе их двое, т.-е. случись что — свидетелей не было бы. Правда, останется следы замести, чтобы не спохватились. Да-с, это потруднее. Хотя и здесь раскумекать можно, только пообдумав. Не впервое…
От усиленной умственной работы Салов, прищурив глаза, жует губами.
— Принеприятная физиономия, — думается попутчику, на минуту оторвавшемуся от книги, которую начал было читать при оплывающем огарке, — не хотелось бы к такому попасть на операцию.
Передернул от гадливости плечами, задул из-за экономии огарок и спросил:
— Вы, доктор, по какой специальности?
— Я? — отзывается Салов и смеется от радости, что придумал, наконец, решение, — немного акушер, немного по венерическим. Теперь браться за все приходится…
Начал рассказывать тяжелое, скользкое. Другой молчал, не то дремал, не то удивлялся грязи, лившейся изо рта Салова.
За окном промелькнул семафор. Салов вышел. Станция еле освещена.
У баб, сидевших длинным рядом за оградой, купил молока, яиц. Замешкавшись немного в пустом коридоре, вернулся в купе. Другой уже лег.
— Не хотите ли молока?
— Спасибо, себя не обидьте.
— Нет, на двоих рассчитал. Только посуду разрешите.
Куртка мотнулась в сторону — была снята — и в темноте задвигалась белая рубаха.
— Хорошо сложен, один на один не сладить, — думает Салов и, заботливо налив в подставленную кружку, говорит:
— Кушайте.
Тот выпил.
— Хотите еще?
— Пожалуйста, а вы?
— Я после.
— Хорошо сделали, что купили. Пить хотелось. Только молоко пакостное… медяшкой отзывается. Весь рот связало.
— Пустяки, вы залпом. Яичком закусите. В дороге разбирать не приходится.
Поезд идет. В купе тихо; слышно, как Салов лупит яичную скорлупу. Другой снова лег, но не спит. Видно, закинул руки за голову. Затем слышен стон.
— Знаете, доктор, но мне совсем от молока… Положительно внутренности, брр… выворачивает. Так и стоит, жжет.
— Вероятно, не луженое, — спокойно объясняет Салов, — не беспокойтесь, пройдет.
— О-ох, нехорошо, как… Помогите, доктор.
