Внешне Карл остался таким же красивым и обаятельным. Возможно, даже более обаятельным — он возмужал. И вел он себя вполне дружелюбно, хотя мог без всякой причины вдруг умолкнуть и погрузиться в собственные мысли. Но прежняя непринужденность в общении исчезла. А может, ее никогда и не было…
Нет, нельзя так думать. Это несправедливо. У них были прекрасные моменты настоящей искренности и открытости… пока в их жизни не появилась Калинди. И был лишь один такой момент после ее отлета.
Даже сейчас, когда Дункан вспоминал день прощания, в его душе поднималась волна грусти. А тогда… тогда горечь расставания была неимоверной. Они прощались в зале терминала шаттлов, набитом провожающими. Каждого землянина окружала группа опечаленных титанцев. Многие не скрывали слез. Люди и не подозревали, что им будет так жалко расставаться с экстравагантными гостями: титанцы успели к ним привыкнуть.
Горе Дункана усугублялось завистью. Карл ухитрился полететь на шаттле вместе с Калинди, чтобы окончательно проститься с нею на борту «Ментора». Когда она в последний раз помахала Дункану из-за карантинного барьера, Карл стоял рядом с ней. Еще мгновение — и Калинди перейдет в мир
воспоминаний и несбыточных мечтаний. Иного Дункан тогда и представить не мог.
Карл вернулся через пять часов, с последним шаттлом. Бледный, понурый, непохожий сам на себя. Он молча протянул Дункану небольшой сверток из цветной бумаги с крупной размашистой надписью: ОТ КАЛИНДИ С ЛЮБОВЬЮ.
Трясущимися пальцами Дункан развернул радужную бумагу. Внутри был стереопузырь. Глаза застилали слезы, и он далеко не сразу увидел ее облик.
Связанные общим горем, они несколько часов не проронили ни слова. И только потом Дункан задал другу вполне оче-видный вопрос:
— Карл, а тебе она что подарила?
Карл почему-то перестал дышать и отпрянул. Он сделал это инстинктивно, вряд ли даже сам заметил.
— Это… это секрет. Ничего особенного. Как-нибудь я тебе расскажу, — напряженно, словно защищаясь, ответил он.
Нет, не расскажет. Дункан это сразу понял. Что-то подсказывало ему: больше они с Карлом уже никогда не будут сидеть так, как сейчас.
