- Да, я знаю этот язык.
- И говорите на нем?
- Да.
- Ах, это теперь такой необходимый язык, - вставила Люци.
- Почему же именно теперь? - спросил Вильк.
- Он необычайно модный. Во всех знатных семьях барышни учатся по-английски.
- А зачем?
- Это модно.
- А не лучше ли учить немецкий?
- Если бы это было модно...
- Fi donc', господин Вильк. Какой благовоспитанный человек говорит по-немецки? Ведь сами немцы, если они хорошо воспитаны, не пользуются этим языком.
______________
* Да что вы (франц.).
- А немецкая литература?
- Les romans allemands sont insupportables*.
______________
* Немецкие романы несносны (франц.).
- Возможно. А наука, поэзия?
- Серьезные вещи - это не для нас, женщин, а поэзия...
- Только морочит головы, - прервал господин Хлодно. - Говорю вам: только морочит головы. У меня у самого в молодости голова была заморочена всем этим. Говорит мне однажды маршалок* Оновруцкий...
______________
* Маршалок - предводитель дворянства.
В этот момент в комнату вошла мадемуазель Жильбер, молодая девушка с серьезным и миловидным лицом. Ее приход не имел бы значения, если бы не то, что с этой минуты разговор завязался по-французски, причем Вильк бесконечно выиграл во мнении дам.
- Поразительно! - сказала хозяйка после его ухода. - У этого человека изысканное произношение!
- Скажу вам, мамочка, что он даже грассирует. Клянусь вам, грассирует!
- Люци права. Parole d'honneur*, он грассирует... эр... эр... Да, да!
______________
* Честное слово (франц.).
В общем Вильк понравился господам Хлодно, и хоть они и посоветовали Люци вести себя с ним "со всей осмотрительностью", все же его и впредь принимали довольно приветливо. У хозяйки здесь была своя цель: ее интересовал английский язык, которым Вильк действительно владел прекрасно; ей хотелось, чтобы и ее дочки говорили на нем так же хорошо. Вильку предложили учить барышень по-английски, на что он после некоторых колебаний согласился. "Даю уроки у Хлодно, - писал он своему приятелю. - Я взялся за это, чтобы иметь влияние на младшее поколение. Эти люди одновременно и смешат и бесят меня. Их глупость безгранична, как милосердие божие. И все же что-то влечет меня к ним! Ты, малый рассудительный, пожуришь меня, если признаюсь тебе, что это "что-то" - Люци. Знаю, знаю, заранее предвижу твои предостережения. Ты прав. Но влияние мужского сердца на женщину тоже может оказаться сильным. Она испорчена воспитанием; впрочем, я еще не люблю ее, а если она меня и привлекает, то лишь потому, что в ней мало кокетства, да еще потому, что я сам ощущаю неодолимую потребность наконец кого-нибудь полюбить. Признаюсь, когда дня два тому назад, склоняясь над книгой, она коснулась кудрями моего виска, все мое существо как бы обожгло пламенем. Вспомни, что мне двадцать семь лет. Любви ко всему роду человеческому мне недостаточно. В конце концов не впаду же я из-за этого в ничтожество..."
