Врач — низенький, толстый, с копной черно-седых кудряшек на голове — уже пребывал в блаженно-предпраздничном настроении. От него слегка пахло коньяком, видно, успел приложиться к приношениям от благодарных пациентов, а развешенные по кабинету гирлянды и разноцветные шарики выглядели немного странно на фоне белых стен и медицинских приборов.
Осмотрев ее, доктор недовольно засопел, выписал кучу лекарств и посоветовал непременно остаться дома на несколько дней, никуда по возможности не выходить, пить чай с медом и надеть шерстяные носки.
— Смотрите, милочка! Грипп шутить не любит. Людям только кажется, что болезнь эта несерьезная, можно и на ногах перенести, а там глядишь — и осложнения. Сердце, сосуды, почки… Оно вам надо? Так что берегите себя. Вы себе еще пригодитесь. С наступающим вас!
Ага, с наступающим… Одна, в пустой квартире, и только Найда рядом. На улицу с ней выйти — и то проблема.
Марьяна немного волновалась, как пройдет тренинг. Хотя с консалтинговой компанией, организующей это мероприятие, они сотрудничали давно и никаких сложностей раньше не возникало, но на душе было как-то неуютно. Ответственность за проведение праздника так или иначе лежит на ней… Конечно, она обо всем договорилась заранее, согласовала программу, но беспокоилась. Как говорится, если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо — делай его сам!
Но не это главное, конечно. Она чувствовала себя просто выпавшей из жизни — пожалуй, впервые за долгие годы. И в институте, и потом каждый раз получалось так, что праздник отмечали большой компанией. Это было здорово, даже если люди были мало знакомы. С одной стороны — вроде все вместе, а с другой — каждый сам по себе и совершенно свободен.
А теперь… Теперь она осталась одна, и никто даже не вспомнит о ней.
Марьяна забралась с ногами на диван, накрылась мягким пушистым пледом, и Найда, как всегда, пристроилась в ногах. Хотелось пить, болела голова, было обидно, что некому принести ей чаю, сходить в аптеку, даже просто спросить: «Ну, как ты? Как ты себя чувствуешь?» И мысли в голову лезли самые что ни на есть упаднические.
Всю свою сознательную жизнь она стремилась к независимости — и, кажется, получила ее сполна. Только почему теперь совсем не радостно? Свобода, самостоятельность, гордое «одиночное плавание» — так ли уж это хорошо, как ей казалось? Стоило ли так долго всего этого добиваться? Да, в конце концов, где грань между свободой и одиночеством? И отличаются ли они хоть чем-нибудь друг от друга?
