— А в исполкоме были?
— Был. Как же не быть!
— Дела, значит?
— Да. А кто это у вас копает?
— Контры. Прижали им хвосты, ну, и копай теперь. Вот это священник нашенский, — и он ткнул пальцем вправо, на сгорбленную худую фигуру с космами рыжих волос. — Эта, что рядом — попадья. А подале — жена начальника с дочкой. Начальника-то, вишь, изловили, городской — честь честью, и документы у него с сургучными печатями на золотой бумаге. Сам видел, ей-богу.
— А как фамилия?
— Не знаю. Эй, тетка, белая лебедка! Вот ты, что с дочкой-то! Как твоя фамилия?
Тетка поднялась от земли, оправила сползший на глаза черный вязаный платок, уперла в землю лопату и, поставив на нее ногу, ответила.
— Пустова, Евдокия Ивановна.
— Ага, — словно укусил городской и стегнул лошадь.
— Уже до городу?
— Нет. Ищу одного человечка. — И погнал галопом по широкой, пустой улице за село.
— Лаврентьич! Можно передохнуть? — простонал священник.
Лаврентьич не ответил. Он долго смотрел вслед городскому и беззвучно шевелил губами.
— Ради христа, разреши, милый!
Лаврентьич еще раз шевельнул губами, подмигнул и сказал:
— Можно. Эй, вы, отдыхайте! — Подошел к священнику и достал из кармама кисет.
Попадья села на корточки и, тараща зеленые глаза, обтирала вытянутым из-за пазухи концом кофточки мокрый лоб и пересохшие губы.
— Уж насчет грехов — разрешения прошу. Грешен: покуриваю. Я всегда насчет грехов к вам аккуратно хаживал.
— Я знаю, ты, Лаврентьич, хороший, молитва твоя горячая, я много раз видел.
— У-у, насчет веры — супротив людей первый!
Подошла Пустова с дочерью и спросила:
— А что это за человек подъезжал?
— За тобой. Говорит: на аркане ее в город поведу. Что, испугалась? Не бойся, это я так, шутя. Сердце у меня доброе, не бойся. Человек приезжал так себе. Ищет кого-то. Оно, положим… Тут вот на-днях один ездил так, ездил, да и нашел. У Панфила на огороде тоже арестованные были. Подъехал, поглядел, да так это тихонечко: «Эй, дядя, иди-ка сюда!» А дядя-то мельник, у него паровушка недалече. «Ничего — говорит — не бойся, подходи». Ну, и подошел. А приезжий-то вынул револьвер, да и бац-бац ему в самые глаза.
— Убил?
— Насмерть. Вот они какие, приезжие-то!
— И так это, без никаких?
— А каких тебе, батюшка, надо? Оченно просто. Это ведь я только по доброте своей. А другой бы давно твою матушку присоседил. Ну, довольно вам, отдохнули, и будя! Председатель едет. Живо за работу!
Все расползлись, как черви, и стали рыть землю.
— Изувер окаянный! — заговорила попадья вполголоса. — И как это ты хвалишь этого ирода?
