Некоторое время Керанс смотрел на тусклое желтое солнце, пробивавшееся сквозь экзотическую растительность на картине Эрнста; странное чувство воспоминания и узнавания охватило его. Вид этого древнего солнца что-то будил в глубинах его подсознания.
— Беатриса!
Она посмотрела на него, и он подошел к ней.
— В чем дело, Роберт?
Керанс заколебался, чувствуя, что наступает решительный момент, который ввергнет его в полосу потрясений и изменений.
— Вы должны понять, что если Риггс уйдет без нас, мы позже сами уйти не сможем. Мы останемся здесь навсегда.
Поставив свой катамаран на якорь у причала, Керанс спрыгнул с него и по трапу поднялся на базу. Подойдя к двери в защитной сетке, он обернулся и сквозь волны жары, заливавшие лагуну, увидел на противоположном берегу у балконных перил Беатрису. Он помахал девушке рукой, однако она, не отвечая, отвернулась.
— Сегодня у нее день плохого настроения, доктор? — Сержант Макреди вышел из каюты охраны, и его лицо с клювообразным носом исказилось подобием усмешки. — Она необычное существо, не правда ли?
Керанс пожал плечами.
— Вы знаете этих девушек, слишком долго живущих в одиночестве, сержант? Если вы не поостережетесь, они постараются свести вас с ума. Я пытался убедить ее собрать вещи и отправиться с нами. Однако вряд ли мне это удалось.
Макреди пристально взглянул на крышу далекого небоскреба на противоположном конце лагуны.
— Я рад, что вы так говорите, доктор, — заметил он уклончиво, и Керанс так и не смог решить, относится ли его скептицизм к Беатрисе или к нему самому.
Даже если они с Беатрисой останутся, Керанс решил сделать вид, что они уходят вместе со всеми: ведь каждую минуту из последующих трех дней следовало потратить на увеличение запасов; нужно было тайком унести во складов базы как можно больше необходимого оборудования. Керанс все еще не принял окончательного решения — вдали от Беатрисы вернулась его нерешительность. Он уныло размышлял, насколько искренне говорила с ним она — Пандора, с ее смертоносным ящиком, полным желаний и разочарований, с легко открывающейся и столь же легко захлопывающейся крышкой. Хотя эта нерешительность ясно отражалась у него на лице и доставляла ему большие мучения, а Риггс и Бодкин легко могли определить ее причины, он тем не менее решил оттягивать согласие на отъезд до последней возможности. Хотя он и не любил военный лагерь, он знал, что вид уплывающей базы подействует на него как мощный катализатор страха и паники, и тогда любые отвлеченные причины его отказа уехать потеряют всякую силу. Год назад он случайно остался в одиночестве на небольшом рифе. Ему пришлось проводить дополнительное геомагнитное исследование, и он не услышал сирену, так как снимал показания приборов в глубоком подвале. Когда десять минут спустя он выбрался из подвала и обнаружил, что база находится уже в пятидесяти ярдах от берега и это расстояние все увеличивается, он почувствовал себя как ребенок, внезапно лишившийся матери. С огромным трудом подавил он панику и выстрелил из своего сигнального пистолета.
