Неохотно задвигались зечки, вставая «как положено», приветствовать начальство.
— Где больная? — спросил начальник конвоя.
— Здесь, на нарах, — ответила Надя.
— Пусть встанет!
— Она не может!
— Я говорю, пусть встанет, — повысил он голос. Космополитка, через силу, при помощи Нади и Надежды
Марковны, с трудом спустилась вниз. После недолгого осмотра доктор спрятал свои трубочки и повернулся к начальнику конвоя.
— Немедленно в больницу.
— Что, тиф?
— Возможно, — неопределенно сказал врач.
— Быстро помогите собрать ее вещи, — приказал начальник. Через минуту, едва держась на ногах, она уже шла к двери.
— Ира! Соболь! — подбежала к ней Света. — Если встретишь Петьку Якира или Соню Радек, она в Инте где-то, но теперь ее фамилия Токарева…
— Молчать! — заорал конвоир и толкнул ее прикладом к нарам.
— Скажи им, Стелла Корытная получила десять, — крикнула она через плечо.
Доктор обернулся и посмотрел на нее, потом покачал головой и вышел.
— Сын Ионы Якира! — пробормотал он, спускаясь с вагона.
— Сонька твоя на Инте чалится, — сказала Манька, как только задвинулась дверь за бедной Космополиткой.
— Откуда ты знаешь? — встрепенулась Света.
— Да я с ней на одном лагпункте была, у нее десятка. По пятьдесят восьмой на всю катушку, пункт десять. Только фамилия ее там Токарева. Хотя все знают, что она Радек.
— Манечка, Маня, — чуть не плача, взмолилась Света, — когда ты ее видела?
— Зачем она тебе? Иль кто приходится?
— Она про одного человека может знать, моего друга детства.
— Друга! Небось любовничка?
Но Света не стала доказывать, что друг детства не обязательно любовник, ей было важно узнать свое.
— Дай Бог память… — наморщила свой узкий лобик Манька. — В феврале я ее видела, вот когда!
— На Инте?
— Я в марте освободилась, она еще там была.
— А сюда как ты попала? — уже с недоверием спросила Света.
— Как? Обычным маршрутом через Таганку. Освободилась да и погуляла по прешпекту.
Пионерка засмеялась и запела:
Таганка! Все ночи полные огня!
Таганка! Зачем сгубила ты меня.
Таганка! Я твой бессменный арестант.
— Заткни хавальник, и без тебя муторно, — злобно процедила Манька.
Но Пионерка заголосила еще громче:
— Пропали юность и талант в стенах твоих.
С уходом этапа на верхних нарах освободилось много мест, но никто не спешил перебираться к блатной компании. Боялись не воровства, противно было слышать их пошлые разговоры, пересыпанные матерщиной. Наде невольно приходилось слушать эту болтовню, а песни, что пелись ими, она возненавидела лютой ненавистью. Отвращение и жалость одновременно внушали эти молодые, здоровые, а некоторые из них даже красивые, бабенки и непонятно, как можно попадать за воровство по нескольку раз в тюрьму да еще гордиться своими подвигами.
