План действий, который ловко подсказала мне Фанфан, как нельзя лучше соответствовал моим романтическим наклонностям. Еще в детстве я восхищался историческими личностями, которые сумели сделать свою судьбу похожей на вымысел. Библиотека моя состояла только из биографий государственных деятелей и выдающихся женщин, с которыми я сталкивался на страницах учебников истории. В день поступления в Политическую школу я смотрел на себя глазами моего будущего биографа, но уже через два месяца с огорчением убедился, что мое представление о политике было почерпнуто из художественной литературы и что школа готовила к практической карьере, а не к сказочным свершениям. Это разочарование укрепило мою решимость превратить в роман собственную повседневную жизнь. Хоть я и надеялся на мирное житье с Лорой, мне надо было урвать у жизни и свою долю страстей.
Чтобы наконец повстречаться с неслыханным, я не видел иного способа, кроме как ступить на путь, подсказанный мнимым сном Фанфан. Может, и есть что-то безумное в том, чтобы вечно откладывать минуту наслаждения, но разум представлялся мне весьма ограниченным по сравнению с чувствами – меня влекла бездна неувядающей страсти.
Если я приму такое решение, я буду мечтать лишь о том, чтобы обострить благосклонность, которую Фанфан, кажется, питает ко мне, и продлить сладостные мгновения, предшествующие объяснению в любви. Как хорошо, когда ждешь избавительного письма; тот миг, когда его распечатываешь, полон обещаний, которые, однако, жизнь едва ли сдержит, ибо грядущее бесконечное счастье – не что иное, как обманная мечта. Как бы я ни был счастлив с Лорой, я уже не трепетал при встрече с ней, как в те времена, когда я ухаживал за ней.
Тем не менее у меня не было намерения день за днем подавлять бессознательные порывы, способные смести самые благие намерения. В двадцать лет бывают чувственные импульсы, которые нельзя подавлять до бесконечности.
Более благоразумным я считал покинуть завтра утром эти места, как и собирался, и не искать встречи с этой девушкой, способной внести сумятицу в мой хорошо налаженный мирок. Я ненавидел Фанфан за то, что она так непосредственна и направляет свой корабль такой уверенной рукой. Пусть бы она была не такой красивой, не такой лучезарной и более фальшивой. Мне был омерзителен влюбленный безумец, которого она пробуждала во мне. Нет, я не дитя Вердело: я благоразумен, верен Лоре, прилежен в учебе, не мот и не пьяница. Я предпочитал забыть эту провозвестницу всяческих свобод, эту молодую женщину, смотревшую на жизнь как на большие каникулы.
