Сейчас, многие годы спустя со дня Победы, мы, конечно, с большей степенью объективности можем анализировать те или иные аспекты военного периода, мы менее подвержены крайностям в своих суждениях. Но, должен заметить, что, на мой взгляд, даже временная дистанция не слишком велика по отношению к событию такого масштаба, каким была вторая мировая война. Огромный поток документальной и исследовательской литературы о войне, как у нас в стране, так и за рубежом, не иссякает по сей день, что само по себе, мне кажется, подтверждает предыдущий тезис.
Поколение участников войны в силу вполне понятных причин осмысливает и оценивает период войны более субъективно, чем это будут делать наши потомки. Но мнения и суждения участников военных событий сами [34] по себе представляют едва ли не самую главную ценность для будущих исследователей. И чем честнее перед самим собой и перед будущими поколениями бывает в своих воспоминаниях очевидец, тем большую пользу обществу он приносит. В этом, в основном, я вижу и смысл военных мемуаров.
Как человек, прошедший всю войну от начала и до конца, как один из многих сотен тысяч фронтовиков, я, конечно, имею свою точку зрения на многие аспекты военного периода. Мое мнение в течение прошедших лет корректировалось по мере того, как возрастал объем моих знаний. Да и взгляд на собственный военный опыт тоже претерпевал изменения. Многочисленные вопросы, которые задавали мне в разные годы в различных аудиториях, заставили меня более сдержанно относиться к собственным ощущениям и с максимальной ответственностью обдумывать ответы. И одним из самых трудных вопросов, который до сих пор волнует многих и многих советских людей, остается вопрос о неудачном для нас начале войны.
В различные годы мне приходилось слышать немало крайних точек зрения по этому вопросу. В частности и такую, что мы к войне оказались не готовы. Люди, которые так считали, ссылались именно на драматичное начало войны, которое, по их мнению, во многом определило все дальнейшие трудности и неслыханную тяжесть сражений. При этом, как правило, начинались ссылки на наше техническое отставание, которое выявилось летом сорок первого года.
Я такую точку зрения никогда принять не мог, поскольку здесь некоторые субъективные факторы (немаловажные, но все-таки субъективные!) как бы переставлялись в разряд объективных. Люди, которые рассуждали таким образом, руководствовались скорее эмоциями, нежели логикой. А это неправильно. Неправильно потому, что, вопреки неудачному и очень тяжелому началу, мы добились победы над очень сильным противником. В такой войне победный итог не может быть результатом счастливой случайности. Должны были сработать объективные факторы. Они сработали, и это определило нашу победу. В частности, эти объективные факторы сработали и в военно-техническом плане — я говорю об оружии. Без всяких натяжек можно сказать о том, что у нас были лучшие танки — Т-34, КВ, лучшие самолеты — «яки» и «лавочкины», а уникальный самый массовый самолет [35] войны — ильюшинский штурмовик Ил-2 — вообще не имел аналога в мировой авиации; мы опережали противника в развитии реактивной артиллерии (знаменитые «катюши»); у нас были превосходные пушки конструктора Грабина и надежное автоматическое стрелковое оружие. Короче говоря, у нас было оружие, которое с полной ответственностью можно назвать оружием победы. И, что мне представляется самым важным, оно было создано в предвоенные годы. Если бы к началу войны у нас не было создано такое оружие, то создать его и запустить в серийное производство в ходе самой войны, да еще и в той тяжелейшей обстановке, вероятно, было бы невозможно. Но имея уже готовые образцы, мы не успели, как сейчас стало известно, к началу войны развернуть производство этого оружия массовыми сериями, и потому пришлось хлебнуть лиха. Казалось бы, это — очевидный промах...
