В голосе Рио нет уверенности, и мне приходится убеждать самого себя в правильности сделанного выбора. А может место, которое нас ждет, хуже тюрьмы?
Отрываясь от земли, конвертоплан сильно дергается, и нас припечатывает к жестким сиденьям. Про удобство тут никто не думает, всем насрать на комфорт подопытных. Или как нас правильно назвать — заключенные? Объекты эксперимента? В салоне остаются двое военных с короткоствольными карабинами, а Зара с пилотами находится в кабине.
Илай окидывает меня оценивающим взглядом:
— Ты тут как ваще оказался? Говоришь, тебе лет сорок должны были дать? Че-то не похож ты на рецидивиста, хотя кто вас, маньяков, разберет, — он толкает меня в плечо. — Признавайся, че сотворил? Кого-то прирезал? Двойное убийство? Ограбление? Расстрел одноклассников?
Во взгляде — любопытство и… кажется мне, или там еще легкая опаска? Хотя чего бояться такого здоровяку…
— Да, убийство, — говорю я. — Не хочу об этом. Сам как загремел?
Пусть думает, что я реально опасный преступник, а не лох, мотающий чужой срок.
— Да так… Боксер я. Помогал людям, когда кто-то должен денег и не хочет отдавать. Долг, там, вернуть. Или харю намылить какому уроду. В последний раз совсем борзые попались, на меня — с ножом! И с пистолетом. У одного я ствол выбил, а второй до меня ножом дотянулся, дырку в боку сделал, во! — он задирает оранжевую майку и с гордостью демонстрирует розовый шрам. — Ну а я здоровый, мне-то пох. Но злой, когда мне больно. Ну, я обоих их того-сь. Одному бошку проломил, второму в рожу врезал, он и издох. Третьего не догнал.
— Вот суки, — пытаюсь изобразить сочувствие. — Они ж виноваты, а ты за них теперь сиди.
— Ты понимаешь! Они, представляешь, девчонку на бабки развели и еще и обидели ее! Ну как тут не помочь!
Честный простак, да? Или талантливо прикидывается. Но если я прав — такие, как он, на улицах долго не выживают.
— И сколько тебе грозило?
— Дохренища.
За крошечным иллюминатором появляется белая вата облаков. Утомленные тюремным однообразием, мы с Илаем вовсю пялимся наружу, а Рио трясется, не вынимая пальца изо рта — рискует сгрызть ногти до самого локтя, хотя конвертоплан не колбасит, летим ровно.
Под нами сперва крошечные дома, поля, нитки дорог. За ними — бесконечная синь океана. Мы то ныряем в облака, то выныриваем и слепнем от синевы. Мир огромен, сейчас это особенно хорошо видно. Только теперь он не для меня…
Стараюсь глядеть либо в иллюминатор, либо на азиата с чернокожим, потому что, если смотрю на стену, перед глазами всплывает лицо Ганка и его пустые нечеловеческие глаза. Вдруг я вздрагиваю, сообразив, что означал тот его взгляд, брошенный на мою мать, и совсем легкая ухмылка, искривившая в тот момент тонкие губы. Он же показал мне, что собирается убить ее! Намекнул этим взглядом, что хочет проделать с ней то же, что сделал с семьей Кроули!
