И одарив бабу презренным, насмешливым взглядом, лихо запрыгнул на спину жуткому животному, заменяющему в этом мире боевых коней.
Когда-то, видимо, они ими и были, но теперь это – страшные твари, больше похожие на Гончих смерти из Преисподней, нежели на прежних грациозных животных. Черные, как смоль, аж лоснятся шкурой, ушей нет, только дыры, как у рептилий, морда стала гораздо длинней и шире, украшенная набором острых треугольных зубов, передние копыта раздвоились, вытянулись, превратившись в когти, сбоку торчал третий отросток, дополняя уже полноценную лапу, которая вполне способна хватать. Задние ноги так и остались прежними с копытами, но обзавелись острой, зазубренной шпорой. Смотрелись «коники» жутко и название носили под стать внешности – Ночные Мары.
Позади раздался душераздирающий крик и тут же смолк после щелчка плетью. На этот раз «Черный змей» – так назвали эти плети, которые имели изукрашенную костяную рукоять и семь змеящихся, металлизированных жил – нашел свою цель. Удар был точный, профессиональный, жертва тут же потеряла сознание.
Обоз с несчастными девочками, которым волей злого рока выпало стать платой за недоим, медленно удалялся в сторону княжеского дома, сопровождаемый цепными псами Крама и плачущими родителями, бегущими следом не в силах расстаться со своими чадами. Дети, вцепившись руками в прутья клетки для перевоза рабов, жалобно смотрели, как их отцы и матери, глотая дорожную пыль, падая, сбивая колени, пытались растянуть миг расставания хотя бы на малость…
– Поднажми! – приказал Крам и припустил вперед отряда с головной тройкой.
Скорость обоза увеличилась, и вскоре бегущие люди выбились из сил и отстали, исчезая из поля зрения заплаканных детей…
* * *
А тем временем на площади откачивали новоиспеченного старосту.
Открыв осоловелые глаза, Юр сипло произнес:
– Калин. Где Калин?
На обряд взросления девочки надевали белые рубахи с узорчатой вышивкой красного цвета по рукавам и такого же цвета, как и вышивка, сарафаны, алые и белые ленты в волосы. Белый цвет символизировал невинность, а алый – распустившийся цветок женского начала.
Еще до обряда в течение года, как только началась первая менструация, девушка вместе с матерью или другой ближайшей родственницей шла к местной знахарке, и та уже являлась свидетелем созревания и включала отроковицу в список инициируемых на этот год. И пусть тебе хоть все семнадцать, но, если не ходила к знахарке на осмотр в Красный день, то не видать тебе обряда – ни за что не допустят. Подкупать врачевательницу люди не смели, потому как клятва давалась перед Богами, а разве можно обмануть Бога и не быть наказанной за это?
