Насупившись, опустив глаза, Александр Евсеевич покачивает головой. Но вряд ли это можно назвать киванием. Сейчас он кажется мне непривычно бессильным, потухшим каким-то, стареньким. Может быть, жалеет в глубине души, что упомянул этого Ахатова в интервью, а скорее всего, недоумевает, из-за чего человек, издавший, например, инструкцию для войск СС по расовой гигиене, возмущается, что его назвали идеологом русского фашизма. Сам он всю жизнь писал о сплавщиках, нефтяниках, о людях, борющихся с недостатками в обществе и себе, о мальчишках, своих сверстниках, на год всего не успевших попасть на Великую Отечественную, о принципиальных замначальниках, конфликтующих с консервативными начальниками, и потому, наверно, его книги вышли из моды, когда модно стало писать и читать о другом...
- Слушай, Рома, - полушепотом зовет Людмила Николаевна, - вчера принесли верстку "Вегетарианской эпохи". Еще двух печатных листов не хватает.
- У, - кривлю губы расстроенно; уже доверстывали эту книгу, а нужного объема все нет.
- Вот предлагают три статьи Синявского добавить. Как раз хватить должно. Но не знаю... - Людмила Николаевна замялась, как обычно, перед просьбой. - Тут еще надо срочно "Неуслышанные голоса" набирать, - кивает на стопку, где Короленко, Розанов, Сергей Булгаков. - Это, естественно, Вере Ивановне отдадим, а вот Синявского...
- Давайте я понабираю, - соглашаюсь на то, что она не решалась предложить; но тут же оговариваюсь: - Только я медленно... Никак не могу научиться.
На самом деле я втайне рад надомной работе (редактированию рукописи, набору, вычитке) - это дает право поменьше торчать в издательстве, да и бездельничать особо не позволяет. Когда не пишется, есть чем заняться, а позанимаешься чужим - глядишь, и на свое плавно переключишься. Чужое, так сказать, - разогрев.
...Половина третьего. Выхожу из метро. Несколько минут ходьбы - и общага. Комната с магнитофоном, компьютером, холодильником. Одиночество. Уже знаю, что вечером никуда опять не пойду. Ни в какой клуб, ни на какую презентацию. Денег полно, желание, в общем-то, есть, а вот силенок... Пообедаю и завалюсь на кровать, буду зреть для того, чтоб сесть за стол и продолжить повесть. Последняя, которую написал, должна появиться в ноябрьском номере одного из ведущих литературных журналов. Пора предлагать куда-нибудь новое. Как ни крути, а это мой хлеб... Текст в шестьдесят журнальных полос (страниц) дает примерно десять тысяч рублей. Книга же пятьсот - семьсот долларов, а то и тыщу. Есть смысл мучиться за столом.
