Ужинать решил на веранде.
Из окна открывался великолепный вид на участок.
Илья Севастьянович был, без сомнения, настоящим коммунистом. Выйдя на заслуженный отдых, он решил за ближайшие двадцать лет обустроить на болотистом участке небольшой райский уголок. Для начала дед, как частники всех времен и народов, раздвинул границы своего надела и тем самым увеличил его площадь по крайней мере вдвое. Впрочем, так все вокруг делали. А затем дед начал вкалывать: рыл мелиоративные канавы, таскал песок, ворочал камни. Следующее лето он встречал в избушке-времянке, под окнами которой божественно цвела картошка.
Я налил рюмку за светлую память о тесте. Тушенка настоялась и, как всегда, была вкусной. Вторая рюмка примирила меня с одиночеством. Над домом соседа пылал рериховский закат. Я открыл форточку, и на веранду медленно вплыли вечерние запахи. Налетевший со стороны озера порыв разбудил куст лабазника под окном, и его листья, словно зеленые ладошки, беззвучно застучали по стеклу.
Как и все люди при социализме, дед жил грядущим, это давало ему силы. Он постоянно говорил, что когда дачный участок наконец обустроится, то за большим столом будут частенько сиживать друзья и родственники, а он, радушный хозяин, будет наливать им водку и угощать сямозерской ухой. И песни петься будут, и рассказы рассказываться.
Первое время деду в приближении этой мечты помогал его сын Максим, но вскоре он со своей женой-ингерманландкой уехал жить в Финляндию и возвращаться в Россию, думаю, не собирается. Трудится там в строительной фирме и весьма доволен своим положением.
Поэтому дед из года в год горбатился на участке один.
Из родственников, насколько я помню, сюда лишь однажды и ненадолго приезжал дядя Витя из Питера, двоюродный брат Ильи Севастьяновича, а из друзей — на пару дней заглянул Николай Михайлович, постоянный компаньон по зимним рыбалкам.
Когда стало ясно, что мечта явно утопическая, дед уже втянулся в работу и не мыслил своей жизни без этого клочка ухоженной земли.
У нас с Ильей Севастьяновичем отношения были непростые. Вначале достаточно дружественные, впоследствии они год от года стали все больше портиться.
Загрустив, я еще выпил и с горечью подумал, что все мы сильны задним умом. Мог бы из-за пустяков и не спорить с дедом, а, понимая, что дача — его единственная отрада и привязанность, приезжал бы почаще да помогал побольше.
Под влиянием алкоголя я расчувствовался и вдруг понял, что всегда деда любил и сейчас мне его очень не хватает.
