Плащ Жанны издавал приглушенный шорох, когда она двигалась на кожаном сиденье, вытирая нос, прочищая горло, роясь в сумочке в поисках чего-то, он не знал чего, чего-то, что ей было нужно. Он понятия не имел, почему она позвонила ему домой в этот дождливый день и попросила встретиться здесь. Когда она остановилась позади его машины, когда он ждал ее на этой изолированной подъездной дорожке к общежитию, она немедленно вышла из машины, подошла к его "БМВ" и села.
- Спасибо, что приехал. Прости, что вытащила тебя в воскресенье. Я действительно должна...
Тут она вдруг, что было для нее нехарактерно, не выдержала и заплакала по-настоящему: тихонько, как восьмиклассница, забившаяся в школьный гардероб, когда производить впечатление не на кого и незачем. Это были долгие десять минут, каждая минута - целых шестьдесят секунд, и она прислонилась спиной к двери, прислонилась головой к окну и сжала левое плечо, словно боясь, что он дотронется до нее, словно это был жест, чтобы держать все в себе. Все это было проделано почти беззвучно и явно не на публику.
Шальневу стало не по себе. Любой, кто испытывал такую сильную боль, легко вызывал его сочувствие, и он обычно говорил то, что чувствовал, делал то, что было естественно, твердой рукой, сочувственными словами. Но Жанна Муравьева была сложной. Он не хотел ее обидеть и не был уверен, что она не сочтет такой жест слишком интимным, каким-то неоправданным.
Он ждал, пока к ней вернется самообладание, и ему хотелось услышать какой-нибудь другой звук, чтобы сосредоточиться на чем-то другом, кроме подробного описания ее мучительных усилий вернуть себе невозмутимость, привычное поведение, которое, как он полагал, она использовала всю свою жизнь, чтобы держать мир на расстоянии вытянутой руки. Андрей подумал о странном феномене самооценки, о том, как много людей ошибаются в ней, и о том, что она делает с жизнью тех, кто стал ее рабом. Жанна Муравьева жила по нему всю свою жизнь.
- Какой кошмар, - с трудом выговорила она хриплым от волнения и слез голосом. - Это был мазохизм. Я могла бы встретить тебя где угодно.
Это было похоже на нее - считать себя мазохисткой, а не сентиментальной, когда она попросила его встретиться с ней так близко от того места, где в последний раз видели ее дочь. Андрей посмотрел на нее.
- Ты слишком строга к себе, - сказал он. - Это были напряженные три месяца. Ты должна себе немного потакать, как следует пожить для себя.
