- Это, батенька мой, тренировка не из праздного любопытства, а по необходимости. Пришел вот узнать, все ли у вас тут в порядке.
- Все в порядке, Модест Леонидович.
- Ну вот и хорошо. А я сижу у себя, да и думаю: не сходить ли к этим медвежатам, не ревут ли они, затосковав по ярангам? Может, нужна моя помощь?
- Нет, Модест Леонидович, рано им еще реветь. Спокойно легли спать.
- Хорошо, хорошо, - говорит доктор. - Остается, значит, покурить, да и в обратный путь.
Зашли в учительскую.
- Теперь моя очередь, Модест Леонидович, не выпускать вас. Придется заночевать вам в школе. Правда, у меня нет ни коржиков, ни хворосту, но чаю могу предложить... с печеньем из фактории.
- Нет, нет, Володя, я домой. Страшного, оказывается, ничего нет. Одной рукой держусь за Чими, а другой - за канат. Задыхаешься, правда, немного, в особенности, как закатит тебе ветер в лицо, прямо дышать невозможно.
Доктор покурил, заглянул в спальни и, облачившись в свою кухлянку, неуклюже направился к выходной двери.
Со свистом проносилась пурга. Доктор и Чими скрылись из глаз мгновенно, как только переступили порог.
С лампой в руках Таня зашла в класс и остановилась, разглядывая пустующие парты.
"Вот учебный год и начался", - подумала она.
Таня давно ждала этого дня, но вместо радости ее охватила теперь полная растерянность. Как заниматься с этими детьми? Что она будет делать? Как поведешь беседу с ними? Разные мысли приходили ей в голову, создавая тоскливое настроение. Насторожившись, она прислушивалась к завыванию пурги. И казалось ей, будто пурга врывалась не только в печные трубы, но и в сердце, - леденила его. По телу пробежал холод. Вздрогнув, она повернулась к карте, висевшей на стене, - огромная карта СССР. Где-то совсем вверху маленький Чукотский полуостров, омываемый Ледовитым океаном. А дальше Камчатка, Дальневосточный край, Сибирь, Урал и вон... заветный кружочек: Москва. Какая даль!
В приоткрытую дверь класса за учительницей следили два глаза Лятуге. Он умел уловить не только настроение человека, но отлично разбирался даже в замыслах зверей. Лятуге видел, что русская девушка чем-то расстроена. Но чем? Он не мог понять. И от этого сам страдал. Он готов был для нее сделать все, что она захочет, лишь бы печаль ушла с ее лица. Если бы она попросила его: "Лятуге, иди сейчас, в пургу, переночуй на улице, и тогда ко мне возвратится хорошее настроение", - он, не задумываясь, сорвался бы с места и побежал.
