- Если бы кто-то позвонил, ты знаешь, я бы сообщил тебе, - сказал Ханс, положив руку Эйнару на плечо и осторожно покачиваясь.
Отец Ханса был бароном. Его мать, чьи седые волосы были туго закручены, говорила с ним только по-французски. У Ханса были веснушки на нижней половине лица, и так же, как и Эйнар, он был меньше, чем большинство других мальчиков их возраста. Но, в отличие от Эйнара, голос Ханса был быстрым и раздражительным. Он разговаривал с равным энтузиазмом и доверием со своим лучшим другом, своей гувернанткой и красноносым дьяконом. Он был одним из тех мальчиков, которые засыпали ночью уставшими, но счастливыми, мгновенно становясь тише, чем болото. Эйнар знал это, потому что всякий раз, когда он ночевал на вилле, то лежал без сна до рассвета, так как был слишком возбужден, чтобы закрыть глаза.
Ханс был на два года старше Эйнара, но это не имело никакого значения. В четырнадцать лет Ханс был мал для своего возраста. Он был даже меньше, чем Эйнар, а его голова подходила по пропорциям к его телу. Когда Эйнару было двенадцать, он знал, что похож на взрослого больше, чем другие мальчики. Ханс знал, что взрослые правили миром; они с Эйнаром знали, что взрослые не ценили их несоответствия.
- Нет-нет, ничего не говорят, - говорил Ханс, когда отец Эйнара был прикован к постели. Он почти всегда оплакивал его состояние, пока не приходила пора откинуть стеганое одеяло и лететь к заварному чайнику всякий раз, когда миссис Бор Или миссис Ланг останавливались для сплетен.
Однажды Ханс предложил не говорить отцу Эйнара, что Эйнар хочет стать художником.
- Ты не решался, и передумывал снова и снова. Зачем беспокоить его сейчас? - сказал Ханс, дотрагиваясь до руки Эйнара, отчего маленькие черные волосинки вставали дыбом.
“Ханс так много знает”, - думал Эйнар, “Конечно, должно быть, он прав”.
- Мечты не должны быть разделены, - сказал Эйнар в один прекрасный день, когда Ханс учил его влезать на древний дуб, росший на краю болота. Его корни были таинственно завернуты вокруг валуна, и были такими белыми и яркими, что невозможно было смотреть на них в солнечный день.
- Я хочу уехать в Париж, но не собираюсь кому-либо говорить об этом. Я буду держать это в себе. Однажды я уйду, и тогда люди узнают, - сказал Ханс, качаясь вниз головой на ветке. Его рубашка сползла, открывая его грудь с первыми волосками. Если бы он упал, то аккуратно исчез бы в открытом болоте и пузырившейся грязи.
