Представляю, что сделала бы Натали, увидев такое. Как минимум, отгрызла бы «шестой» кисть, а как максимум – голову. Куда меня, черт побери, привезли?! В публичный дом, что ли, да еще и в самый помойный?!
– Ну и как там у него все устроено, мерзавка, хвастайся? – пробасила пятая, возродив гул и хихиканье.
– А нечем особо хвастаться. Агрегат у парня самый что ни на есть обычный.
– Ой, да тебе какой ни дай – все мало!
Скромное хихиканье переросло в беспардонный хохот.
– Молчать! Я сказал: молчать! – заорал Полковник. Задержавшись на улице, он докладывал по телефону о нашем прибытии и вряд ли слышал и видел все, что здесь происходило. Но ему сполна хватило и последних эпизодов, чтобы сорвать с себя маску невозмутимости и напомнить окружающим, кто в доме хозяин. Вспомнили они быстро и еще быстрее замолчали. У них вдруг появилась куча работы. Теперь слышны были только шустрые шажки, шуршание бумаги и клацанье клавиш клавиатур. – Совсем уже распоясались, бездельники! Весело вам, да?! Только чему вы радуетесь, бабы базарные? Чему? Сколько невинных жизней вы сегодня спасли? А скольких злодеев наказали?
– Идем-идем, не останавливайся, – сказал мне Стас. – Полковник научит их, как вести себя с гостями. И работать тоже научит.
Пройдя еще метров сорок и отворив четыре двери, мы оказались в нужной комнате. Стас резко высвободил плечо из-под моей кисти, велел оставаться на месте, а сам обратно протопал к выходу.
Дверь за моей спиной негромко хлопнула.
– Ты можешь уже снять повязку, Никита, – прозвучал мужской голос. Его тембр был мягким, спокойным, уверенным и располагающим к себе с первых же нот, но не из-за этого мое сердце сразу сжалось, а потом забилось как бешеное. В его голосе я уловил нечто родное, знакомое, давно забытое. Когда-то заживо похороненное в глубинах моего мозга, оно не умерло, оно дожидалось своего часа и вот, наконец, дождалось. Боясь разочароваться в неверности выводов, я медленно стянул повязку. – Ну, здравствуй, сынок. Здравствуй, Никитушка.
Я не разочаровался. Ничто не смогло помешать мне узнать этого человека. Ни ушедшие годы, добавившие седин и мужественности, ни искусственный глаз и изуродованная правая половина лица, испещренная шрамами и пятнами после ожогов, ни длинный чуб, безуспешно прикрывающий увечье. Это тот самый человек, которого я видел четырнадцать лет назад в родительском доме, правда, под гипнозом и только один раз. Хотя теперь, когда я услышал его голос и увидел вживую, у меня появилось чувство, что наш дом он посещал неоднократно.
