Архитектор заметно вздрогнул, это не понравилось Лоренцо, и тот спросил уже требовательно:
– Содомия?
– Нет, Великолепный, нет!
Сангалло не лгал, не говорил всей правды, это было заметно, но не лгал. И Лоренцо успокоился, ведь Паоло тоже сказал, что содомией младший Медичи не занимается. В голову пришла озорная мысль: Джулиано попросту позирует Боттичелли. Этот любитель писать девушек, похожих на Симонетту, небось решил попробовать написать и мужское тело, а связываться с моделями вроде Антонио, который едва не погубил Леонардо, опасно. Видно, приятели решили, что Джулиано тоже хорош. Это так, только бы не изобразил лицо похоже, Боттичелли уже несколько раз повторял портрет Джулиано, может случиться как с Симонеттой – до сих пор повторяет.
Лоренцо решил разобраться потом, в конце концов, Боттичелли пишет не слишком быстро, еще успеется.
Позже Великолепный не раз размышлял, что было бы, разберись он во всем тогда. Но время не повернуть вспять и прошлое не исправить.
После столь любезного и сытного приема (оказалось, что и сопровождавшую его охрану, впрочем, немногочисленную, накормили не хуже) заниматься делами Монтесекко не мог. Он отправился в гостиницу, где от ужина пришлось отказаться. Оттуда сообщил Якопо Пацци, что приехал и готов встретиться.
Пацци был осторожен, не желая внешне никак быть связанным с заговорщиками, он предпочел появиться в гостинице сам, нежели принимать кондотьера у себя. Это безопасней, ведь в таверне гостиницы каждый вечер собирались игроки в кости.
Якопо Пацци сел за игру, проиграл пару флоринов, к изумлению присутствующих всего лишь запустив в стену горстью игральных костей, встал, словно досадуя на себя, и, вооружившись кружкой вина, прошелся по таверне. Словно между делом тихо, чтобы никто не слышал, поинтересовался у слуги, где поселился приезжий кондотьер. Слуга показал комнату.
В шуме и гаме никто из игроков не заметил исчезновения Пацци. Не разгромил таверну и то ладно…
Комната располагалась весьма удобно – над кухней, зато отдельно от остальных. У входа двое наемников охраняли покой хозяина, явно мучаясь от желания спуститься вниз. Из-за двери доносился богатырский храп довольного жизнью кондотьера. Якопо Пацци, которого давно мучила бессонница, поморщился: этого явно не терзают угрызения совести или сожаления о прерванных его рукой жизнях…
Охрана при появлении Пацци напряглась, однако тот из наемников, что приходил к нему днем, узнал:
