Но мы далеко ушли вперёд. Вернёмся в тот гостиничный коридор в июнь 1967 года. Видно Судьба всё же решила с нами сыграть в какую–то ведомую только ей игру. Я предложил пойти и найти человека, который в будущем вызовет его в суд, человека, с которым у него был заключён контракт ещё в 1965 году, контракт, который всё ещё действовал и который был нарушен исчезновением Джими — Эда Чалпина. Идиотская ситуация. Джими был вне себя из–за денег, которые не дал ему его менеджер, и мы решили что лучшее, что мы можем сделать, это пойти и попросить их у его менеджера, которого он покинул меньше года назад, не сказав ни слова.
Я позвонил Эду Чалпину. После того, как Джими поговорил с ним по телефону, Эд сказал, чтобы мы немедленно шли к нему. Мы пришли на студию Эда и Эд без слов протянул Джими несколько сотен, сказав только, что нам, всем троим, следует отобедать вместе позже этим же вечером.
— После всего, что случилось, — спокойно произнёс Эд, — нам троим, есть что обсудить.
Был он настроен вполне дружелюбно.
Мы договорились о времени и отправились в пластиночный магазин Colony Record, который располагался тогда на углу 53–ей улицы и Бродвея. (С тех пор он переехал в более просторное помещение на углу 49–ой и Бродвея.)
Нас всё время кто–нибудь останавливал, люди хотели пожать ему руку. Многие помнили его по тем временам, когда мы играли вместе в нью–йоркских клубах, это же было совсем недавно, всего год назад. Другие знали о нём только из газет и музыкальных журналов. Но ещё были те, кто останавливал нас, чтобы выразить восхищение его невероятным одеждам, в которые он был одет.
Он был несказанно счастлив, встретить такой дружелюбный приём на улицах — всё это понемногу успокаивало его, утихала тревога перед фестивалем в Монтерее. После того, как он дал автограф, напев на диктофон двум молоденьким лисичкам, он наклонился ко мне и прошептал: «Как всё изменилось! Лисички стаями кружатся возле меня, слетаются как пчёлки на мёд!» Я сказал, что другого и нельзя было ожидать, что им восхищались ещё тогда, когда мы вместе играли в нью–йоркских клубах, а теперь, теперь будут выстраиваться очереди, чтобы получить автограф.
— Да, думаю, ты совершенно прав, — засмеялся Джими.
Наконец, мы добрались до пластиночного магазина, где Джими, похоже, хотел скупить все пластинки. Пробыли мы там вечность. Слушали новые альбомы, говорили о музыке. Настроение было отличным, как мне казалось. Было всё так, как если бы Джими никогда никуда не уезжал, если не считать, конечно, его экстравагантного вида, привычки вновь приобретённой.
