Мы говорили о чем-то. Мне задавали вопросы, я отвечал. Потом, оставшись один, никак не мог понять, как мне это удавалось. В голове словно крутилась карусель, сменялись кадры.
… Мы сидим под одним пледом на палубе катера. Над головами — звезды. Крупные, ровные, как огоньки на новогодней елке. У Кайры шелковистая, гладкая коже, она целует меня, и от нее пахнет чем-то сладким, медовым, яблочно-ванильным;
… а вот она изо всех сил пытается вытащить меня из воды, спасти от морского чудовища, которое нарезает круги под катером.
«Я держу тебя! — отчаянно кричит Кайра. — Давай же, Алекс!»;
… мы на берегу прозрачного лесного озера…
… в большом старом доме, перед горящим камином…
… на тихой лесной поляне…
… на острове посреди моря…
… над обрывом…
… ее бледное лицо залито кровью, глаза затуманены болью, волосы почернели от крови.
«Брось меня. Спасайся сам, Алекс, пожалуйста. Ты не должен был тут оказаться. Это моя вина…»
Я едва стоял на ногах, в голове стучало:
«Почему ты не узнаешь меня? Как ты можешь меня не узнать?!»
В какой-то момент все заметили, что я не в себе, но списали на смущение, волнение, стресс. Усадили за стол, вручили кружку с чаем, печеньем угостили, как застенчивого малыша.
Первые месяцы я еще надеялся. Пытался привлечь ее внимание. Вел себя, как полный идиот, поминутно пытался поймать ее взгляд, понять, чувствует ли она хоть что-то, когда смотрит в мою сторону.
Но потом понял, что.
Я для нее — объект исследования. Подопытный кролик. Лабораторная крыса, которую необходимо препарировать — вскрыть и посмотреть, что у нее внутри. Да, у крысы есть сердце, но для науки это важно только с физиологической точки зрения. Чувства крысы значения не имеют.
Сколько раз я хотел рассказать ей о том, что нас связывало! О том, как мы любили друг друга, и том, что я и сюда, в Штаты, приехал ради нее!
Так и не смог.
Я все стадии прошел, от шока до принятия ситуации. Поначалу с ума сходил: привыкнуть к ее отчужденности, к ее равнодушной вежливости было невозможно. Кайра улыбалась, всем своим видом демонстрировала расположение, но разве это мне было нужно? Мир рушился, меня заваливало обломками, я задыхался под ними, но никому, ни единой живой душе не мог сказать о том, что заживо горю.
Чужим — потому, что не поняли бы.
Родным — потому, что поняли бы слишком хорошо, а мне не требовалось ничье сочувствие.
Даже когда дневник завел, писать сюда об этом не мог, слишком больно было принять, что я для Кайры — никто. Она любит другого человека — Саймона.
