Сергей поведал нагрянувшим полицейским душещипательную историю о своем бедственном положении: мало того что у него вчера за долги отобрали дом, единственное его пристанище, так еще и бывшая жена не пускает в собственную квартиру, и ему приходится ночевать у знакомых. Сергей как бы нехотя предъявил участковому паспорт с регистрацией по этому адресу. Он же не многого просит — чтобы ему предоставили хотя бы угол в квартире.
Полицейские тут же стали на сторону обиженного и, грозно сверля Веру взглядами, объявили, что если та еще хоть раз позволит себе подобное хулиганство, будет оштрафована на крупную сумму, а то и арестована. Затем удалились с сознанием выполненного долга.
Вера стояла ни жива ни мертва, гордо глотая обиды и стойко снося оскорбления, упорно делала вид, что камень, брошенный в нее бывшим мужем, не только не убил ее насмерть, но даже пролетел мимо, не ранив и не задев никак.
Сергей походил по квартире, тщетно разыскивая какую-нибудь еду, но вредная старуха уже успела припрятать съестное в своей комнате. Наверняка это были ее фирменные вкуснейшие пирожки с картошкой и сыром, равно как и борщ, который она умела готовить как никто другой.
Но теперь эти кулинарные изыски уже недоступны для бывшего зятя, а потому Сергею ничего более не оставалось, как покинуть поле брани. Однако покинуть победителем, вытрясшим душу не только из своей бывшей, но и из ненавистной тещи и чужих для него детей, обещая завтра же вернуться с вещами и поселиться в квартире хозяином, коим он и являлся.
Пока Вера, очумелая от горя, сидела на кухне, схватившись за голову, Зоя Васильевна сбегала к соседу по площадке и попросила наладить раскуроченную входную дверь. И как только они снова оказались в безопасности — разумеется, относительной, — Вера наконец дала волю чувствам, оплакивая свою горькую судьбу. Чем она так провинилась перед Господом, что он отказался ее защитить? А дети-то малолетние, уже однажды потерявшие мать родную, чем не угодили?
Вера рыдала в голос, и Зое Васильевне даже пришлось включить телевизор погромче, чтобы избавить девчонок от свидетельства полной никчемности их нынешней матери, жизни без которой они себе уже не представляли.
«Что за дела, Господи! Чем я так прогневила тебя, что ты посылаешь мне столь непосильные испытания?» — вопрошала она Бога, не в силах справиться со своим разумом, отчаявшимся найти выход из создавшегося положения.
Вера прекрасно осознавала, что если обратит обвинение против себя самой, то ей больше ничего не останется, как расквитаться со своей проклятой жизнью, наказав себя так, чтобы душа больше не болела. Но решиться на самоубийство она никак не могла. Выходило, что этот способ для избавления от несчастий годился только для нее самой. А как же тогда дети и престарелая матушка?
