Хиненъ низко опустилъ голову, и съ секунду въ салонѣ стояла мертвая тишина. Слышно было лишь, какъ юный Бекеръ истерически всхлипывалъ.
— Гдѣ Джорданъ? — спросилъ Биль. — Гдѣ вы оставили его? Да отвѣчайте вы!..
— Самъ хорошенько не знаю, — запинаясь проговорилъ Адамъ. — Миляхъ въ трехъ отсюда; гдѣ-то близъ Березоваго ручья. Онъ крикнулъ мнѣ, чтобы ни я, ни выо немъ не безпокоились, и еще…
— Ну, что еще?
— Чтобы я вамъ передалъ, что вы были правы. Въ чемъ дѣло, я не знаю.
— Правъ? Боже мой! Никогда въ жизни я еще не ошибался такъ жестоко!
Черезъ секунду Биль уже былъ подлѣ собакъ Джордана, онъ вывелъ ихъ на улицу, крикомъ и толчками заставилъ занять опредѣленныя имъ мѣста и, раньше, нежели Гаррисъ понялъ его намѣренія, вскочилъ въ сани.
— Нѣтъ, нѣтъ, Биль, — кричалъ маленькій Тинъ Кенъ. — Ты самъ знаешь, что надежды нѣтъ. Ты не найдешь его, Биль, только самъ погибнешь безъ пользы…
Но Хиненъ уже умчался въ нѣдра тумана, въ густые клубы колючихъ снѣжинокъ, навстрѣчу порывамъ леденящаго вѣтра, въ крутящійся бѣлый адъ арктической метели. А въ залѣ бара «Сова» маленькій Тинъ Кенъ рыдалъ, опустить голову на столъ и сжать ми кулакіми колотилъ свои виски.
Пять дней, въ теченіе которыхъ снѣжная буря сначала жестоко бѣсновалась, а потомъ понемногу успокоивалась и, наконецъ, совсѣмъ утихла, Арнакъ оплакивалъ Хинена, считая его мертвымъ. Бѣдный Гаррисъ жестоко горевалъ; только на короткое время благодатный сонъ заставлялъ его забывать о товарищѣ. Наконецъ, съ юга появились почтовыя сани. Въ нихъ пріѣхали Шумный Джорданъ и Биль Хиненъ, оба сильно пострадавшіе отъ мороза, но живые. Тинъ Кенъ встрѣтилъ своего друга подлѣ крыльца «Совы» и, глядя на него своими еще красными отъ слезъ глазами, бросилъ ему характерное привѣтствіе:
— Твое счастье опять вывезло тебя? А? Говорятъ, Господь Богъ хранитъ дураковъ и пьяныхъ; ты, кажется, былъ трезвъ тогда; значитъ… Ну, вижу морозъ сильно тебя покусалъ. Что же? По дѣломъ. А я то думалъ, что на этотъ разъ совсѣмъ отдѣлался отъ тебя. Такъ вѣдь — нѣтъ!..
Хинену помогли выйти изъ саней; когда же онъ, сильно хромая, заковылялъ къ салону, многія руки протянулись по направленію къ Джордану, но Биль сказалъ почтарю:
— Нѣтъ, отвезите его къ дому Соусвика и высадите тамъ.
Больше ничего не было сказано; Хиненъ вошелъ въ залу «Совы» и попросилъ подать себѣ виски съ содой.
Въ тотъ же вечеръ Биль лежалъ на своей койкѣ, то и дѣло отхлебывалъ по глотку изъ бутылки виски, чтобы заглушать жестокую боль въ своихъ отмороженныхъ ногахъ и рукахъ и говорилъ Тинъ Кену.
