Приятная размытость опьянения обладала и другим эффектом. Она снижала поверхностное напряжение его разума и позволяла странным плавающим обломкам плыть дальше. Воспоминаниям и фрагментам, не имевшим места в прошлом, которое он уже прожил. Осознавая это, Руфус не прилагал усилий разрешить этот парадокс. Плывя по течению времени, он все больше приближался к тому периоду, когда человек подвергает сомнению только сверхъестественные аспекты своего мира. По существу, он принимает их, полностью полагаясь на защиту окружающих. И в Руфусе сам разум вынудил его преждевременно вернуться в состояние ума, принадлежащее детству, потому что именно в этом состоянии он мог найти самую лучшую защиту от опасности, которую его подсознание, наверное, ощутило и не позволило внешним слоям разума подозревать о ней.
На поверхности, воспоминания двух жизней, вызванные алкоголем, выплывали, сливались воедино и снова медленно тонули. В начале воспоминания другого прошлого были тонкими, как прозрачные завитки дыма, проплывающие перед лицом памяти о более четких событиях, неотличимых от реальности. Прошло много времени, прежде чем Руфус осознал, что через его разум одновременно проходят два набора воспоминаний, многие из которых были взаимоисключающими. К тому моменту, когда он убедился в этом, ему стало все равно. То, на что он не мог повлиять, происходило с непреклонной цикличностью, плавно несшей его к логическому концу, который Руфус и не пытался представить, — это случится в свое время, и он не пропустит этот миг, он был готов к нему.
Теперь воспоминания другого прошлого наложились почти на все воспоминания Уэстерфилда. Руфус смутно видел годы Уэстерфилда, видел их через туман застилающих событий, которые совсем не казались ему странными, и не более чуждыми, чем память о юности Билла и давно умершей жене. Руфус больше не мог с одного мысленного взгляда отличить, какое воспоминание принадлежало прошлому Уэстерфилда, а какое — другому. Но они были разными. Очень разными. Люди, проходившие мимо и через его воспоминания о Билле и Лидии, люди, чьи имена он знал, но еще не мог произнести, были теми, кто, возможно, сыграл огромную роль в том другом прошлом, в том другом месте.
Но они тоже скрывались за всеохватывающим безразличием, которое было его защита и тем, что его развитие опережало возраст, как и все Уэстерфилды, воспоминания о них принадлежали к периоду, который двигался слишком быстро, чтобы прочувствовать его. У Руфуса не было времени на неспешный вызов духов прошлого.
