— Алек, – подсказал он.
— Алек. Насчёт моей помощницы...
— Я прослежу, — с жаром заверил он, подаваясь вперёд. Кончик носа с прыщом стал совсем багровым. — Никаких инцидентов. Я прослежу лично!
Особенно за Польмахером, подумал я. Но кивнул, как будто обещания меня вполне устроили. Дипломатическая интуиция подсказывала, что поступи я иначе, Афрани получит на обед суфле из крысиных хвостиков.
***
— Гип-гип ура! — сказал Хуперт, когда в лобовом стекле возникли очертания полуразрушенной кирпичной башни и жестяная крыша старого элеватора. — Держитесь крепче.
Разъезженная дорога не позволяла нормально припарковаться. Насвистев какой-то пошлый мотивчик, Хуперт дал по газам и вырвался на поляну, где и заглох в окружении проржавевших автомобильных костяков.
Я спрыгнул в траву.
Она доходила здесь до колен, а если сойти с тропинки, то и до пояса. Земля в низине отдавала влажным и жирным холодом, но с правой стороны грунтовки начинался подъём и можно было увидеть медно-красную каменистую почву с редко торчащими хворостинами.
Я не имел ничего против такой земли. Богатая лесом и чёрным углём, здесь она просто-напросто демонстрировала свою истощённую грудь и кожу, отравленную солями тяжёлых металлов. Когда-то в Грау проходила сезонная ярмарка. С тех пор прошли годы и многое изменилось — кому-то война отрубила руки, а посёлку — кровоснабжение.
— Вылезай! — скомандовал Хуперт.
Тряпьё заворочалось, сдвигая брезент, и на свет показался его напарник — Гуго. Я понадеялся, что косилка весит немного. То, что этот костлявый парень носил себя, не шатаясь, уже казалось подвигом, он был чудовищно истощён.
— Пойдёте с нами?
— Нет, — сказал я. — Встретимся через полтора часа.
— Могу дать вам колокольчик, — сострил Хуперт.
Сколько я не встречал шофёров, все они пытались острить. Факт крайне любопытный. Зато единственный встреченный мною клоун оказался мрачнее похоронной бригады и чуть не вышиб мне зуб, когда я отказался выслушать его рассказ о гангрене.
— Не задерживайтесь! — предупредил Гуго.
Я оглянулся.
Его голос прозвучал странно. Как и красное солнце, лучи которого падали на каменистый отвал, словно поджигая его. Слюдяные прожилки косо исчерчивали холм, по которому мне ещё предстояло подняться.
Крекс-пекс-фекс. Альтенхайм.
Они могли называть белое чёрным, а дом престарелых пансионатом; так же как смерть есть толерантность — смерть удивительно толерантна. Какого чёрта я согласился на это задание? В людоедских племенах стариков убивают первыми. Жестоко, но прагматично. Бог предложил Аврааму принести в жертву любимого сына, потому что знал, без чётких распоряжений ему приволокут старые кости. А кого здесь винить?
