Он рассмеялся.
— Увидимся позже, удачи, — сказал я и хлопнул ему по ладони.
Я вышел и, встретив на улице Брайана Джонса, пошёл с ним смотреть выступление Отиса Реддинга. Великолепная работа, слов нет. Прохладный вечер, облака над сценой несутся так низко, что казалось, ещё чуть–чуть и они зацепят навес. Пошёл дождь, но никто не стал обращать на него внимания, хотя облака, как назло, нависли прямо над сценой и не собирались уходить на протяжении всего выступления Отиса. Впервые после того как познакомился с ним в Мемфисе, я увидел Отиса. Совершенно другой человек. Окружённый мощными чёрными черепами и полностью поглощённый чёрным сознанием. Действительно, удивительно, но он сторонился меня, хотя в тот раз, мне показалось, что расстались мы друзьями. А теперь, здесь, перед этой белой психоделической и совершенно отъехавшей аудиторией он казался потерянным и пытался произвести впечатление, хотя понимал, ради чего те здесь собрались и что все эти люди перед ним думают только о любви. Он открыл им своё сердце, каждому вне зависимости от цвета кожи. А когда запел об уважении, вся эта аудитория превратилась в один комок нервов. Кто–то из прессы подошёл к Джонси: было бы здорово, если бы именно он представил Джими. И Джонси согласился.
Мне захотелось проверить нашего парня. Внизу за сценой было небольшое пространство для настройки, там стояла пара усилителей AC 30 Vox для того, чтобы гитаристы перед выходом могли бы по–быстрому проверить свои гитары. Я спустился по ступеням в плохо освещённое помещение, находящееся прямо под сценой. Джими уже там, и в этот момент как раз подключал свой Фендер с дымящейся сигаретой между струн у колков к одному из Воксов. Бадди Майлз, прислонившись к стене напротив и скрестив на груди руки, широко улыбаясь, следил за каждым его движением. Ноэл Реддинг выглядел очень солидно в дикой психоделической рубашке и узких хорошо скроенных брюках, подчёркивающих худобу его ног и делающих его даже ещё более стройным и высоким. Он кивнул мне, улыбнулся, и протянул мне руку. Мич, со всё ещё развивающимися на ветру волосами, сделал неопределённый жест в мою сторону, будто резал воздух мечом. Джими — в тускло освещённом одной лампочкой неудобном помещении под сценой, веки слегка прикрыты, шевелит губами, будто что–то шепчет, вращает глазами, раздувает ноздри, и растирает мышцы рук. В руках гитара и бесконечно играет: «вака–така, вака–така, вака–така.» Бадди Майлз сделал шаг вперёд и начал ладонями отбивать ритм, а Мич — негромко палочками по стене. Мы все собрались здесь, Час с М. Дж. тоже начали аккомпанировать ладошами. Так, незаметно для себя стали стучать всё громче и громче. Из проёма двери высунулась голова Билла Грэма:
