Я СОВСЕМ УЛЕТЕЛ?
— Вы были прилично под кайфом, приятель. Дышали не то чтобы полной грудью, облевали себя всего, и вся физия была разворочена. Мы взяли кровь, посмотреть, что там у вас, сунули вам трубку — промыть желудок, — всадили антагонист наркотика, дали продышаться и поставили капельницу. Ждем, когда спустится хирург. Рану мы обработали, а он ее зашьет — если все еще хотите кружить головы девицам.
КАКОВО ЭТО — БЫТЬ ВРАЧОМ В ПРИЕМНОМ ОТДЕЛЕНИИ? НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, КТО ПОСТУПИТ. И РЕШЕНИЯ НУЖНО ПРИНИМАТЬ БЫСТРО. МНОГО НАВЫКОВ ТРЕБУЕТСЯ.
Врач засмеялся.
— Вы что, книжку пишете? — У него был забавный хрюкающий смех, и еще он все время нервно жестикулировал. Сомневающийся врач. Должен же быть и такой. Его можно было принять за санитара или за пациента психиатрического отделения. Во взгляде его читался смертельный испуг. — Сам я ничего не читал, но медсестра знает, кто вы. И пока вас не перевели, возьмет у вас автограф. Говорит, у нас тут знаменитость.
СЕРЬЕЗНЫЙ ВОПРОС. Он пытался думать о чем-то, кроме боли от уха до уха. СОБИРАЮСЬ ПОСТУПАТЬ В МЕДИЦИНСКУЮ ШКОЛУ, РАБОТАТЬ В ПРИЕМНОМ ОТДЕЛЕНИИ ИНТЕРЕСНО?
— Если и правда хотите знать, скажу: это чертовски трудный способ зарабатывать деньги. Обычно дольше семи лет никто не держится. Но я не понял, зачем вам это, поступать в медицинскую школу. Вы же знаменитый писатель. Автор той самой грязной книжки.
НАВЕРНОЕ, СПАСЛИ МНОГО ЖИЗНЕЙ. РАДИ ТАКОГО СТОИТ И ПОТРУДИТЬСЯ.
— Наверное. За день два-три заковыристых случая. Доставляют людей на носилках, и ты пытаешься как-нибудь им помочь. Не могу сказать, что все уходят с улыбкой до ушей, это не так работает. Вот вы, например. Поступили сюда с передозом, а часа через три-четыре потихоньку начали оклемываться. Бывает, вообще не просыпаются. Слушайте, вы меня разыгрываете? Вы пишете уморительные — так мне сказали — бестселлеры, вы что, решили меня в один из них вставить?
КАК ВЫ СТАЛИ ВРАЧОМ ПРИЕМНОГО ОТДЕЛЕНИЯ?
Он снова нервно фыркнул.
— Да сам этим баловался, — сказал он и закашлялся, да так сокрушительно, что казалось, кашель вынес его из палаты. И чуть не сразу Цукерман услышал, как он орет в коридоре:
— Куда, вашу мать, засунули того диабетика?
Цукерман понятия не имел, сколько прошло времени, прежде чем Уолш снова появился у его кровати. Ему нужно было срочно сказать что-то, что-то прояснить насчет себя, прежде чем он (или писатель) вернется к своим обязанностям. Если уж ему суждено появиться в уморительном бестселлере, пусть уж Цукерман поймет все правильно.
