Его жена, Аня, уже два года жила на две семьи. Днем она сидела с Дашкой, а вечером уходила к своему другу, живущему недалеко. Интимной жизни между Олегом и Анной по понятным причинам не было, в том числе по причине полного равнодушия друг к другу. Однако они договорились пока сохранять внешние признаки семьи, не разводиться и не афишировать этот ее адюльтер. Волкову было безразлично, а Аня не хотела терять то, что он нажил своим талантом. Она уже давно предлагала устроить дочь в интернат, специальную клинику, где «ей будет лучше, где она будет получать правильное лечение и уход», но Волков не разрешал, рассматривая этот вариант как крайний. Вместо этого он придумал завести собаку, которая, по его теории, поможет сдвинуть дело. Именно о собаке он и хотел поговорить сегодня вечером, серьезно и мотивированно. Он улыбнулся, глядя в окно, когда представил, как они смогут гулять уже втроем, как Дашка начнет заботиться о питомце. «Возьмем овчарку, ненавижу мелких шавок, назовем Осман, как в детстве, — думал он, ощущая волну нежности, разливающуюся в душе. — И мне хорошо, двигаться больше надо. На свежем воздухе и думается лучше».
Тем временем машина подъехала к отделу. Погруженный в планы на вечер, Олег вошел в кабинет Токарева — Зайцева. Токарев поднял голову от бумаг, заметил блуждающую на губах Волкова улыбку, нахмурился и сказал:
— Здравствуйте Олег Львович! Хорошее настроение?
— Хорошее, э-э…
— Николай Иванович, — подсказал Зайцев.
— Николай Иванович, — как робот повторил Волков. — Готов вам служить. Давайте быстро посмотрим, что вы намыли, и мне пора. Работа не ждет. Надеюсь, меня назад отвезут? Обещали!
— Не торопитесь. Хотя давайте. Вася, предъяви кольцо гражданину Волкову для опознания.
Согласно правилам, Зайцев разложил на столе три кольца, среди которых было и то самое. Рядом с каждым номер на бумажке. Опознание записывали на видео.
Волков крутил вещдок в руках, даже попытался надеть себе на палец, но резко отдернул руку и положил кольцо на стол.
— Оно, — еще раз подтвердил он. — Или очень похоже. Первый раз его так близко вижу. Скорее всего, оно. Где расписаться? Или что-то еще есть?
Он уловил нечто нехорошее в интонациях и самом виде Токарева. «Мерзкая физиономия у этого следователя, — подумал он. — Отвратительная. Такому в тридцать седьмом хорошо работалось бы, садист, сразу видно». Обычно невнимательный к людям, в этот раз он напрягся, захваченный дурными предчувствиями. К горлу подкатывала тошнота, и испарина выступила на лбу.
