Почему каждый шаг так долог? Куда девалась твоя прыть? Твоя скорость? Твоё эго, привыкшее к беспрекословности и однозначности соответствий? Почему, делая шаг, ты оказываешься не ближе, а дальше? Кто ответит? Какова цена твоя, ответ?
А ведь всё так просто. И ты знаешь. Не нужно этой гримасы. Не нужно дерзости во взгляде. Не нужно — ощущения правоты и превосходства. Не бывает правых и левых. Такие же как ты выдумали их от безысходности. От навек застывшей гримасы презрения на четко очерченных волевых лицах. Сбрось шелуху. Вот она, пыль под твоими ногами. Шелуха спеси станет пылью как только ты сделаешь следующий шаг.
Ты можешь не слушать себя. Но — тогда ты и за миллион шагов не пройдешь расстояния в эту последнюю сотню.
Восемьдесят. Шестьдесят. Тридцать пять. Всё.
Он вырастает из ниоткуда. Высокий, ладный. Крашеный в розовое. Гладь вереска ласкает его подножье. Высокие облака, кажется, обходят его стороной. Над ним всегда прогалина чистого неба.
Ему три сотни лет. Шесть поколений, так и не увидевших истины. Свои — жгли, но Он не горел. Чужие — взрывали, но непросто бороться с двухметровыми стенами, игнорирующими ненависть. Свои и чужие, попеременно — открывали кровавые реки, обтекавшие Его стены. Его нельзя замарать — ни идеей, ни своеобразно трактуемой любовью к человечеству, ни нечистотами, ни кровью.
Отступление. Ты можешь рассуждать и дальше. Но не лучше ли сделать единственно возможное? Принять Его — как есть. Без трактовок, без понятий, без возбужденного блеска собственных очков. Может быть, тогда?..
А дверь, единственная дверь, выкрашенная простой зеленой краской — она открыта. Там, внутри, — келья, венчаемая куполом. Тебя не пригласят внутрь. Туда, в холодное тесное пространство, водят экскурсантов. По трое, больше не помещается. Вот их — приглашают.
А тебе — нужны ли тебе приглашения? Подумай. Не ошибись. Не обрати свои сто шагов в прогулку по окрестностям.
Прижмись щекой к камню. Ты узнаешь, как камень, покрытый поблекшей известкой, станет живым и теплым. И не от твоего дыхания.
Без слов. Постой. Не пойми — прими. Успокойся. Успокой-ся. Успокой — себя. Тогда руки поднимутся и птицей, готовой к полету, ты взмоешь в это бездонное небо, уже ставшее твоим. Ты будешь парить, не сдвинувшись и на микрон в трехмерной сетке зажимающего тебя пространства.
Отступление. Почему ты так любишь себя? Почему ты так ненавидишь себя? Почему ты не видишь себя?
Ты, конечно, вернешься. Но другим. Прошедшим сто шагов.
