Седьмое дао дождя | страница 32



Бог не живет в церкви. Там пусто, холодно и гуляет сквозняк. Бог не может жить в церкви, в которую приходят за отпущением грехов, и сразу после дежурного покаяния отправляются на «стрелку». Степень веры не связана с весом «гимнаста на кресте».

Дьявола нет в преисподней. Там жарко и некомфортно. Нет его и среди обезумевших сектантов. Может быть, он с ними — ряжеными в красные и коричневые одежды. Не знаю. На Земле слишком мало зомби — в них и с ними не развернешься. Хотя история двадцатого века знает и обратные примеры.

И Бог, и Дьявол — они живут во мне, в тебе, в каждом из нас. Оставим в покое заблудших, слабых, не ведающих что творят. Им уже ничего не понять. Как и не объяснить. Камней на Земле много. Пусть бросают.

Иисус из Назарета нашел в себе последние силы — сползти со смертного одра и вернуться на крест. Старый швед отдал все за то, чтобы время откатилось всего лишь на сутки назад.

Мы успокаиваем себя — да это всего лишь притчи. Причудливые творения чьего-то разума, пусть и гениального. Коль скоро так — значит, это произведения искусства. Значит, можно и нужно — обсуждать, спорить, рецензировать. Искусство лишь отражает реальность, но не формирует. Искусство — категория отвлеченная, ненасущная. Искусство — как способ упражнения своих мыслительных способностей.

Все правильно. Но...

А если завтра СЛОВО будет тебе самому?


БОЛЬ


Пронзительное высокое сентябрьское небо висело над берегом Балтики. Была пора начаться сентябрю. Сентябрь знал, что время уже пришло, но все еще медлил. Неровный прибой то глуше, то вновь сильнее накатывал на голые камни, заставляя их сверкать зеркальными линзами. Они сверкали — до черных кругов в глазах.

Ветер рассеивался в верхушках сосен, порождая едва различимый шелест хвои. Рваные облака в полуденном свете, похожие на обрывки газовой фаты, клубились где-то там — совсем высоко, куда облакам залетать не положено.

Они медленно шли по аллее старого парка между высоких сосен. Они шли, держась за руки. Она так хотела согреть Его руку, его тонкие пальцы. Но у нее не получалось. Пальцы оставались холодными, почти безжизненными. Два дня подряд он не мог выходить на улицу без упаковки валидола. Каждый день эта упаковка была новой.

Она любила Его руки. Странной формы, с длинными пальцами, почти всегда — ненастоящие, восковые, неподвижные.

Она полюбила Его за руки.

Десять лет назад она пришла на концерт. На Его концерт. Она ничего не понимала в музыке. Кажется, кто-то пригласил ее. И она согласилась. Вернее — не отказалась.