Так я работал грузчиком дней десять, когда меня вдруг арестовала и привели в тюрьму. Там уже сидело человек триста — финны, китайцы, русские. Больше всего финнов. За что мы были арестованы, я и до сих пор не знаю.
Отобрали из нас пятьдесят восемь человек финнов и отправили в Суоми.
Больше года работал я снова лесорубом в Похьяла, когда до нас долетела весть о революции в России. У нас начались волнения, многие бросили работу. Я тоже поехал на юг, в Тампере, и там мне удалось поступить на фабрику. Но не за этим я поехал туда. Не смотри, что я с виду кажусь не очень сильным. Силы у меня хватает. Видишь, какие бицепсы! — Инари опустил весла в воду и, засучив рукав, показал свои мышцы, — Плаваю я тоже неплохо. Никто из лесорубов Похьяла не мог положить меня на обе лопатки… Я мечтал стать чемпионом Суоми по французской борьбе. — Инари улыбнулся своим воспоминаниям. — И знаешь, я уже был близок к своей цели. Обо мне много писали в газетах. Нет, имя у меня тогда было другое: Ивар, так назвал меня при рождении отец. Но на финальный матч я не пошел. Нашлось дело поважней. Красногвардейцы избрали меня командиром роты. Вместе с ними дрался я на центральном фронте, а потом вырвался из осады и на шлюпке с боевыми товарищами пробрался в Кронштадт.
Жили мы все одной надеждой: немного отдохнуть — и снова на фронт. Но революция наша была разбита.
Инари замолчал.
Какие это горькие слова: «Революция разбита!»
Коскинен, услышав их, вспомнил красный огонь на вышке Рабочего дома — сигнал, которым началось восстание, — и красное знамя, развеваемое ветром на флагштоке здания сейма, а через несколько месяцев там уже были другие, чужие, бело-синие цвета. Он шел тогда по улице, и весь город стал сразу пустым, чужим, враждебным.
Нет, только тот, кто, изведав весь восторг победы, видел всю свою землю уже освобожденной и кто после этого пережил гибель лучших товарищей от цинги и расстрелов, кто видел родные улицы, попираемые самодовольными врагами, — только тот может понять, какая неумирающая боль звенит в словах: «Революция разбита!»
Коскинен молчал.
— В августе восемнадцатого года, на учредительном съезде нашей партии, я впервые тебя увидел, — продолжал Инари. — Там мы поклялись жизни свой не щадить в борьбе за свободу Суоми! Мы поклялись Ленину — в битве за дело рабочего класса быть в первых рядах…
Они пристали к Звериному острову, привязали к колышку лодку и, затерявшись в праздничной толпе только что сошедших с пароходика пассажиров, пошли по ровным дорожкам парка.
