Все это, в сочетании с неведомыми ароматами ветра, заставило нас совершенно забыть об усталости и опасностях, которые могли угрожать нам в логовищах существ, по следам которых мы пришли сюда из Гамлет-холла. Даже мысль о подземной тюрьме перестала нас тревожить, ибо свежий ветерок на лицах и простор тускло освещенной каверны даровали нам успокоительное ощущение свободы.
Я по-прежнему шел впереди, и мой альпеншток сопровождал каждый шаг странным, гремящим эхом. Вдруг я заметил что-то зеленое и лиственное. У меня перехватило дыхание.
— Во имя всего… — пробормотал я, резко остановившись. Затем я бросился вперед, позабыв, что Уилла и Роджер шли со мной в связке и чуть не опрокинув обоих.
Предмет, который привлек мое внимание, оказался скоплением папоротников, росших на мягкой почве у выхода источника. Папоротники были необычными, не поддающимися классификации, и мне оставалось только отнести их к очень древнему виду. Пораженные открытием достаточно высокоорганизованного растения на такой глубине, мы столпились вокруг и несколько минут глядели на папоротники, притрагиваясь к влажным и жестким листьям, чтобы убедиться в их реальности. В этом растении было что-то неестественно живое, как будто мы столкнулись со случаем воскресения из мертвых.
— Поразительно, — заявил Роджер. — Я никогда не видел ничего подобного во всем северном умеренном поясе за пределами теплицы.
— Может быть, это вымершая разновидность? — изумлялась Уилла.
— Я уж и не знаю, что предположить, — ошарашенно ответил я, рассматривая губчатый ковер водорослей у корней папоротников. — Возможно, мы все станем умнее, когда увидим больше этих растений. Если, конечно, здесь растут и другие.
Приготовившись к любым неожиданностям, мы двинулись дальше, пробираясь через широкие илистые болота. Покров водорослей в несколько дюймов толщиной, несомненно, скрывал под собой предательские глубины зыбучих песков. Не успев отойти на сотню шагов от первого растения, мы обнаружили еще несколько в покрытой слизью впадине. Это было ошеломляюще. Земля словно частью вывернулась наизнанку в какую-то первобытную эпоху, сохранив примитивные формы жизни в естественной теплице. Каждый лист, каждый стебель этих странных растений обнаруживал грубость и чудовищность растительной жизни в эпоху дымящихся болот и кипящей грязи. Все они отличались болезненно-зеленым оттенком, характерным для растений, развивающихся в условиях недостатка света.
