— Она? Стыдится? Родни стыдится? — Аженор был вне себя от возмущения, что пропащая девка может его, родного отца, стыдиться.
— Зря я с тобой о ней заговорил, — вздохнул Клементину, — я переменился и решил, что и ты тоже. Но вижу, что ошибся. Давай больше не будем об этом.
— Не будем, не будем, — проворчал Аженор, но как только Клементину ушел, тут же отправился в Торговый центр. Ему хотелось поговорить с пропащей, которую он выгнал — и правильно сделал! И неужто она — она! — может его стыдиться?
Завидев Аженора, верный Карлиту мгновенно предложил Рафаэле свою помощь. Предложила свою и Лейла, но Рафаэла покачала головой.
— Как видно, пришел час разобраться с моим прошлым. Это мой отец и я сама с ним поговорю.
Лейла ушла готовить успокоительный чай, потому что помнила, в каком состоянии была Рафаэла, только увидев и еще ни слова не сказав своему отцу. Аженор тут же набросился на пропащую с бранью. Мол, для чего она воскресла, когда он ее похоронил? Только одного ей и надо: мучить его и семью позорить?
— Замолчи! — сурово оборвала его Рафаэла. — Позорить семью ты, когда стыдишься собственной дочери вместо того, чтобы гордиться ею. Я стала образованной, богатой женщиной, меня любят, дружбой со мной дорожат, восхищаются моими талантами.
— Знаю я твои таланты, — брызгал слюной Аженор, — постыдилась бы о них говорить родному отцу!
— Я не знаю, зачем ты ко мне пришел. Еще раз выгнать на улицу? Но это мой дом, поэтому это невозможно. Тебя выгонять я не хочу. Мне очень жаль, что в твоем сердце вместо любви и света живут ненависть и злоба.
— Мужик, он должен всех ненавидеть, тогда он становится сильнее, тогда он победит в драке, тогда... — кричал Аженор.
А Рафаэла вспоминала печальную историю денег, которые отец выиграл в лотерею. Он и в самом деле выиграл сто тысяч. Как они все радовались! Как торжественно его провожали за выигрышем! Мать нагладила ему рубашку, а потом стояла на пороге и махала вслед рукой. Вернулся он на другой день к вечеру, пьяный, оборванный и без гроша в кармане. Получив деньги, он тут же отправился в третьесортный бордель, где шлюхи со своими сутенерами обобрали его. И у него не хватило смелости отправиться туда, протрезвев, чтобы разобраться со всей этой шушерой. Теперь-то она понимала, что жестокость — всегда спутник слабости, но как трудно не отвечать жестокостью на жестокость!
— Мне стыдно, что ты моя дочь! — просипел Аженор.
— А мне стыдно за тебя, — сурово отрезала Рафаэла. — Если тебе больше нечего сказать мне, то всего хорошего. Больше тебе здесь делать нечего.
