Из окрестностей Детройта, где мы прожили всю жизнь, мы начали продвигаться на запад. Пока все тихо и мирно. Струя воздуха, врываясь в приоткрытое окно, шуршит, словно плотный шелк, и все больше миль отделяет нас от наших старых “я”. Разум прояснился, боли отступили, тревоги испарились – по крайней мере, на час-другой. Джон не произнес пока ни слова, но рулит, мне кажется, с большим удовольствием. День у него выдался спокойный.
Примерно через три часа мы останавливаемся на первую ночевку в небольшом курортном городишке, подающем себя как “поселок художников”. Въехав в город, натыкаешься в тени вечнозеленых растений на палитру величиной с бассейн для малышни, каждое красочное пятно снабжено цветной лампочкой-подсветкой того же оттенка. Рядом надпись:
Здесь мы без малого шестьдесят лет назад провели медовый месяц в пансионе мисс Миллер, теперь давно уж сгоревшем. Тогда мы приехали на “Грейхаунде”. Такой вот у нас был медовый месяц: смотаться на автобусе в Западный Мичиган. Больше ничего себе позволить не могли, но и тем натешились вполне (ах, преимущество молодости – всё было внове).
Зарегистрировавшись на стоянке трейлеров, мы немного, насколько у меня хватает сил, гуляем вдвоем по городу, наслаждаемся остатком дня. Мне очень приятно вновь попасть сюда вместе с мужем спустя так много лет. Миновало по меньшей мере три десятилетия с нашего последнего визита, но, на удивление, город почти не изменился: повсюду кондитерские, галереи, кафе-мороженое и антикварные магазинчики. И парк на прежнем месте. Многие старинные здания уцелели и даже неплохо выглядят. Странно, что у городских вла- стей не возникло желания все снести и отстроить заново. Должно быть, понимают: отправляясь в отпуск, люди стремятся в знакомые места, которые вроде бы все еще принадлежат им, пусть и на время.
Мы с Джоном усаживаемся на скамью на Главной улице. Осенний воздух пропитан ароматом горячей помадки. Смотрим, как мимо проходят семейства в шортах и толстовках, едят рожки мороженого, болтают, смеются расслабленно, легко, голоса беззаботные – люди отдыхают.
– Тут хорошо, – говорит Джон. Первые слова с тех пор, как мы добрались сюда. – Мы дома?
– Нет, но тут хорошо, – отвечаю я.
Джон всюду спрашивает, дома ли он. Проблемы с памятью начались года четыре назад, хотя кое-какие симптомы появились раньше, но в последний год стало заметно хуже. У него это был долгий процесс (у меня-то все случилось недавно). Мне говорили, что в целом нам повезло, правда, не вижу, в чем тут везение. Если сравнить разум Джона с исписанной классной доской, то сначала медленно смывались губкой углы, потом кромка, потом края, образовавшиеся после исчезновения первых краев, так получился большой круг, а потом круг становился все меньше и меньше, пропадая в воронке. Теперь оставались лишь смазанные обрывки воспоминаний там-сям, где губка не счистила все, и эти воспоминания мне приходится выслушивать снова и снова. Изредка Джон может опамятоваться настолько, что замечает, как много забыл из нашей совместной жизни, однако такие моменты случаются все реже и реже. Джона собственная забывчивость злит, а меня его злость ободряет – значит, он все еще по эту сторону, здесь, со мной. Но чаще его здесь нет. Ничего страшного. Я – хранительница воспоминаний.
