Нейде очень обрадовалась, увидев свою хозяйку. У нее душа изболелась за Летисию, и увидеть ее живой, здоровой и такой непривычной и красивой было для нее просто подарком.
— Слава Богу, что ты пришла, Летисия, — радостно заговорила она. — Я так переживала и после твоего звонка только о тебе и думала.
— Я хочу повидать детей, Нейде, — сказала Летисия. — Что они делают?
— Завтракают. Сейчас я их позову. Летисия села в кресло в холле и задумалась.
Эти несколько минут ожидания были нужны ей, чтобы сосредоточиться, найти нужные слова.
* * *
Витор окинул ироническим взглядом ту, которая была его матерью, — к несчастью, к большому его несчастью, так он считал. Увидев ее наряд, он окончательно убедился, что она повредилась в рассудке.
— Женщина из племени индейцев тупи у нас в гостиной? — протянул он. — А я-то думал, что Форталеза — цивилизованный город…
Боль и негодование захлестнули Летисию. Она знала, как сложно относится к ней Витор, знала, что он винит ее в смерти отца, к которому был очень привязан. И сейчас он вел себя точь-в-точь как отец — грубо, бессердечно, нагло. Но ведь Витор был сыном не только этого ненавистного ей человека, он был и ее сыном! А значит, в нем должны были быть те струнки, которые откликнутся любовью и пониманием на ее непростые проблемы…
Летисия не дала воли ни своей боли, ни гневу, она взяла себя в руки и спокойно проговорила:
— Витор, я прошу тебя…
Но он не дал ей даже договорить, точь-в-точь как его отец!
— Смотри-ка, да она говорит на нашем языке! Для начала неплохо. Похоже, и там уже побьгоали миссионеры.
Летисия смотрела на дочь. Дочь была не в отца. Она была в нее, в Летисию, такая же бурная и порывистая.
И глядя Летисии прямо в глаза, Аманда проговорила:
— Я не понимаю, с кем ты говоришь, Витор. Никого, кроме нас двоих, я здесь не вижу. Если тебе нравится говорить со стенами, говори! Я пошла к себе!
Аманда повернулась и вышла.
«Как она жестока, и как ей больно», — с горечью пожалела про себя свою дочь Летисия.
А Витор продолжал свой издевательский монолог, он упивался своим красноречием, своим остроумием, говорил что-то о любимой женщине вождя, о гамаках, еще какую-то ерунду. Летисия не вслушивалась, боясь своего гнева, оберегая свое спокойствие. Оно было ей необходимо, потому что сын должен был ее выслушать! И время от времени она повторяла:
— Довольно, Витор! Погоди! Ты должен меня выслушать.
Но разошедшийся юнец уже не мог остановиться, Летисия прикрыла глаза. В ушах у нее теперь звучал живой голос ее покойного мужа:
