Она вновь и вновь мысленно возвращалась к разговору со старшей сестрой Антонией, которая тоже вышла замуж за человека бедного. Иван, муж Антонии, очень хотел, чтобы Марсия вышла замуж за его брата Лео, и Антония, желая ободрить сестру и подготовить ее к ухаживаниям Лео, рассказала ей историю своего замужества.
- Да, Иван был бедный человек, - рассказывала она, - но родители уже знали, что он – человек порядочный, хотя ни у мамы, ни у папы симпатии он не вызывал. Мама паниковала,что дочь будет голодать зато отец понял, что у Ивана – хорошая голова и он далеко пойдет. Отец дал ему место управляющего с месячным испытательным сроком, а когда Иван справился, ввел в Совет директоров. Но это было уже после нашей женитьбы. Мы можем как угодно относиться к отцу, но у него есть неоспоримое достоинство: он никогда не закроет дорогу человеку, который пытается чего-то добиться. Зато людей, не желающих трудиться, пытающихся жить за чужой счет, он на дух не переносит.
- Людей, витающих в облаках, - уточнила Марсия, сразу же подумавшая об Элизеу.
- Вот-вот, - добродушно согласилась Антония, - художников и всех прочих в этом роде. Таких людей отец никогда не понимал и вряд ли когда-нибудь поймет.
«Не понимал и вряд ли поймет», - твердила про себя Марсия, глядя в ветровое стекло, а губы ее горели от поцелуев Элизеу.
Ночь застала благополучную, окруженную заботой Марсию одиноко сидящей на набережной.
Девушка спешила домой, но таинственный закон, управляющий стихиями, привел ее к океану. Она сидела, вдыхала соленый воздух, и биение ее сердца выравнивалось мерным биением волн.
Как раз на этом месте, на этой одиноко стоящей скамейке предполагал заночевать бездомный Аделму. Но ночи пришлось заглянуть в окно, чтобы увидеть его мирно спящим в маленькой, не слишком уютной, но снабженной всем необходимым комнатушке.
Вот только сны у него были совсем не мирные. Он снова видел, как торопится вместе с жителями своей деревни в проклятое поместье, надеясь, что и ему наконец достанется кусочек пахотной земли. Поместье охраняли, в них, в крестьян полетели пули. У его односельчан тоже были ружья. Завязалась перестрелка. Но он не стрелял. У него и ружья-то никогда не было. У него был сын, которого он должен был кормить. Сын-сирота, потому что его мать, жена Аделму, умерла, надорвавшись от непосильной работы. Он пошел за землей ради своего сына. А ружье он подобрал потом, оно валялось на земле, рядом с ним лежал убитый. И он невольно застыл, разглядывая этого несчастного человека, который в этот день лишился жизни. Когда приехала полиция, он мог бы еще убежать, но этот мертвый словно заворожил его. Так его и взяли – с ружьем, с руками, испачканными порохом. Никаких других улик не понадобилось. Его обвинили в убийстве этого человека. Он лишился жизни в этот день, а Аделму свободы. Сыну он запретил приходить в тюрьму. Он не хотел, чтобы тот видел отца в заключении. Все шесть лет он видел сына только во сне. И выйдя на свободу – тоже.
