, явил бы его нашим очам, и он обнял бы сына и со слезами препоручил бы его центумвирам; ты бы, клянусь, так заставил плакать и рыдать все камни, словно все это «как нарек язык…»
[170] написано не в Двенадцати таблицах, которые ты ценишь выше всех библиотек, а в каком–нибудь упражнении, зазубренном в школе.
58. (246) Далее, ты упрекаешь молодых людей за то, что им скучно изучать эту твою науку. Первым делом, ты говоришь, что она легка; ну, об этом пусть скажут те, кто чванится ею, задирая нос, как раз потому, что она считается сложнейшей; да подумай–ка и сам, как же ты ее считаешь легкой, если признаешь, что до сей поры это вовсе еще и не наука, а в будущем станет наукой только тогда, когда кто–нибудь изучит другую науку, чтобы с ее помощью и эту обратить в науку. Затем, говоришь ты, она чрезвычайно увлекательна; ну, что ж, тут все охотно уступают тебе такое наслаждение, а сами отлично без него обходятся; и нет такого человека, который, если уж приходится ему что–нибудь заучивать наизусть, не предпочел бы Пакувиева «Тевкра» Манилиевым правилам совершения купчей[171]. (247) Затем, ты считаешь, что сама любовь к отечеству требует от нас знакомства с установлениями наших предков; но разве ты не видишь, что старые законы или сами по себе обветшали и устарели, или отменены новыми законами? Наконец, ты убежден, что гражданское право делает людей добродетельными, потому что законами определены награды за добродетели и наказания за пороки; а я так, по правде, полагал, что люди научаются добродетели (если только ей можно разумно научиться) воспитанием и внушением, а не угрозами, насилием и страхом, ибо и без всякого изучения права мы отлично можем знать, сколь прекрасно остерегаться зла.
(248) Для меня одного ты делаешь исключение, позволяешь мне вести судебные дела без всякого знания права. Верно, Красс: я никогда и не изучал права, да и в тех делах, какие мог бы защищать с его помощью, никогда не чувствовал в нем потребности. Ведь одно — это заниматься каким–нибудь делом как ремеслом, другое — быть не тупицей и не простаком в повседневной жизни и в обычных человеческих делах. (249) Кто из нас имеет возможность[172] объезжать свои поля и навещать свои усадьбы, хотя бы ради дохода или ради удовольствия? И тем не менее, нет человека настолько слепого и неразумного, чтобы совершенно не иметь понятия о том, что такое посев и жатва, что такое подрезка деревьев и лоз, в какое время года и каким образом все это делается. Неужели, если кому надо осмотреть именье, или поручить что–нибудь по хозяйственной части управляющему, или отдать приказ старосте, то ему приходится изучать сочинение карфагенянина Магона? А не хватит ли нам тут просто здравого смысла? Так почему же и в области гражданского права, особенно когда мы хлопочем по судебным, общественным и другим делам, не довольствоваться нам теми нашими сведениями, каких хватает для того, чтобы не казаться чужаками и пришельцами в своем отечестве? (250) А если нам попадется дело позапутаннее, то разве так уж трудно о нем посоветоваться хотя бы с нашим Сцеволой? Впрочем, ведь и сами наши клиенты снабжают нас для своих дел и постановлениями и справками. Когда спор идет о самом наличии факта или о границах без осмотра их на месте, или о денежных счетах и записях, нам поневоле приходится изучать весьма запутанные и сложные вещи; если же нам надо разобраться в законах или мнениях знатоков, смущаться ли нам из–за того, что мы с юности мало занимались гражданским правом и потому будто бы не в состоянии в этом разобраться?
