, что если бы не находился в моем царстве, то не спустил бы мне моего требования, чтобы во всяком роде беседы, во всякой отрасли образования оратор представлял бы совершенство? Право, я не стал бы говорить таким образом, если бы сам себя считал таким воображаемым идеалом. (72) И все–таки, как бывало говаривал Гай Луцилий, — он немного не в ладах
[76] с тобой, потому и я с ним не так близок, как ему бы хотелось; но в нем много и учености, и изящества, — так и я того же мнения, что никто не вправе зваться оратором, если он не искушен во всех науках, достойных свободного человека; даже если мы и не пользуемся ими непосредственно для речей, то все–таки по словам нашим видно, сведущи мы в них или невежественны. (73) Как при игре в мяч играющие не пользуются настоящими гимнастическими приемами, но самые движения их показывают, учились ли они гимнастике или незнакомы с ней; как при ваянии ясно видно, умеет ли ваятель рисовать или не умеет, хотя при этом ему ничего рисовать и не приходится; так и в наших речах, предназначаемых для судов, сходок и сената, другие науки хотя и не находят себе прямого приложения, но тем не менее ясно, занимался ли говорящий только краснобайским своим ремеслом, или вышел на ораторское поприще, вооруженный всеми благородными науками.
Реплика Сцеволы и ответ Красса (74–79)
— Я не буду продолжать с тобой борьбы, Красс, — отвечал с улыбкою Сцевола. — Ведь и в этом твоем возражении ты обязан успехом какой–то уловке; ты мне уступил все, что я хотел отобрать у оратора[77], и ты же сам каким–то образом все это опять у меня отнял, чтобы вернуть в собственность оратору. (75) Когда я в бытность претором посетил Родос[78] и сообщил Аполлонию, нашей науки великому наставнику, все то, чему научился у Панэтия, он по обыкновению своему стал презрительно высмеивать философию, и обильные насмешки его были не столько основательны, сколько остроумны. Ты же, напротив, судя по твоей речи, не презираешь ни одной науки или искусства, но считаешь их все спутниками и служителями оратора. (76) Конечно, если кто–нибудь один усвоит их себе все, да еще соединит с ними умение красиво говорить, то я не могу не признать, что человек этот будет необыкновенный и достойный всяческого восхищения. Но если бы такого человека я видел, если бы о таком человеке я слышал, если бы в такого человека я хотя бы верил, то таким человеком был бы, без сомнения, разве что ты сам, так как ты, по моему и общему мнению (не во гнев будь сказано присутствующим), собрал в себе едва ли не все достоинства всех ораторов. (77) А если уж и ты, который знаешь решительно все о делах судебных и государственных, все–таки не владеешь всеми знаниями, присущими твоему оратору, то, право, надо посмотреть, не требуешь ли ты от него больше, чем это возможно и мыслимо.
