Дрянная была зима.
Тоскливо было на свете.
Про Бушмаров хутор Винценты больше не думал. От самой мысли этой его так и передергивало всего.
Так жил он, помаленьку очухиваясь. Все шло постепенно, тянулось так медленно!
XI
Бушмару все больше становилось не по себе от взгляда Галениных глаз. Взгляд этот мало-помалу превращаться стал из игривого, по-женски лукавого в твердый и даже суровый. Она словно подчиняла его себе этим взглядом. Он не то, чтобы бояться начинал ее, а чувствовал в Галене что-то лишь ей присущее, чего она никогда не утратит, никогда не подчинит чужой воле.
Она часто подносила к нему сына:
— На, погляди. Видишь, у него брови такие же, что и у тебя, становятся.
— Ага, — отвечал он, касаясь пальцами не заросшего еще темечка ребенка.
Он сам начинал чувствовать, как тяжело разрушить тот холод, который возник между ними с того самого первого вечера, когда вернулся он из острога, и с того другого вечера, когда он, изувечив Винценты, сбежал к брату. После того Галена стала иной; когда он вернулся через неделю от брата, она сказала ему:
— Ну, убьешь ты меня или нет?
Он молчал.
— Скажи.
— Зачем тебе это?
— Хочу знать. Если это ты правду тогда сказал, дак я не буду ждать, а заберу ребенка и уйду.
— Ты, видно, хочешь довести меня до этого, коли вспоминаешь нарочно, что я когда сказал.
Он знал, что это она издевается над ним, мстит за его необдуманные слова. Видел, что она ни в чем в обиду себя не даст, что она даже слов простить не хочет. И это делало ее желанной ему более, чем когда-либо, однако же и более, чем когда-либо далекой. Отвращение ко всему росло в нем. И хуже всего, что теперь он начинал размышлять, по крайней мере, неосознанное появлялось где-то в глубине его существа стремление дознаться, где начало этой враждебности между ними. Враждебности, которая за короткое время осточертела им обоим, но избавиться от которой тоже было невозможно. Однако зачатки мыслей этих исчезали, едва появившись.
Бывали у них и хорошие минуты. Иногда, после долгой молчанки, они начинали разговаривать о чем-нибудь не очень важном и интересном теперь для обоих. Однажды, например, она сказала:
— Видно, прищепы в саду повымерзали, никто за ними не присмотрел за зиму.
— Не до этого было, — буркнул он, но почему-то поднял на нее глаза.
Видимо, было что-то в ее голосе теперь, что напомнило ему прежнее их время, когда еще он только поглядывал из окна, не слишком ли долго околачиваются возле хаты хлопцы, а она волновала его блеском глаз.
